Пока мы не встретились - Карен Рэнни Страница 25

Большой зал сохранил свои первоначальные размеры, высокий сводчатый потолок и резные панели. На потолочных фресках в манере Рафаэля резвились румяные купидоны. Плотные синие портьеры ниспадали пышными складками с золоченых карнизов над окнами. В торце зала поместилось огромное зеркало двадцати футов в высоту и пятнадцати в ширину. Его венчала золотая герцогская корона. Вдоль обеих стен тянулись отделанные мрамором и золотом буфеты с матовыми персидскими стеклами. Огромный ковер в сине-зеленых тонах почти закрывал начищенный до блеска пол. Богато инкрустированные золотом стулья из красного дерева были обиты темно-синим шелком.

Два широких мраморных камина могли легко нагреть все помещение, но слабый огонек теплился только в одном из них. В зале находились лишь Джулиана и ее сестра. Кэтрин застыла на пороге. Больше всего ей хотелось бежать отсюда, куда глаза глядят, но за прошедшую неделю она успела поверить, что все это не ночной кошмар и что Балидон останется ее домом на всю жизнь.

Она неохотно вошла в зал и кивнула обеим женщинам: – Добрый вечер.

Гортензия ответила вымученной улыбкой, а Джулиана сделала вид, что не заметила Кэтрин.

Женщины почти не встречались, но если их пути все же пересекались, Джулиана всем своим видом старалась выразить презрительное отношение к Кэтрин. Она задирала орлиный нос и громко фыркала, как будто чувствовала некий неприятный запах.

Тем не менее, жизненный опыт говорил Кэтрин, что люди редко бывают совсем дурными и неприятными, даже если речь идет о таких дамах, как Джулиана. Та, несомненно, имела немало достоинств. Например, Джулиана была неизменно добра к своей сестре. Кэтрин часто видела, как обе женщины гуляют под руку по осеннему саду. Гортензия держала себя более дружелюбно, чем сестра. Но Гортензия обладала массой болезней и была готова с утра до вечера обсуждать их. Почти всю прошлую неделю она провела в постели из-за гайморита, который, по ее словам, обострился потому, что по приказу Монкрифа и Уоллеса служанки развели сырость и подняли ужасную пыль. Почти любая еда вызывала у Гортензии крапивницу, а, кроме того, у нее с детства были слабые легкие.

Все эти жалобы Кэтрин услышала, когда однажды явилась навестить больную.

Сейчас Кэтрин прошла к камину и протянула руки к чуть теплящемуся огню. Возможно, Джулиана привыкла к холоду, но она, Кэтрин, нет. В Колстин-Холле топили все камины, там всегда было тепло и уютно, а этот огромный замок был совсем не приспособлен для удобства его обитателей.

Кроме того, в Балидоне почти нигде нельзя было остаться в одиночестве. Кэтрин чувствовала, что за ней все время наблюдают, пытаются предугадать ее желания и нужды. Тучи слуг постоянно кружили по дому, и каждый хотел услужить. Она больше не была хозяйкой небольшого помещичьего дома. Выйдя вторично замуж, Кэтрин стала герцогиней, знатной дамой, однако ни воспитание, ни привычки не подготовили ее к подобному образу жизни, и сейчас она чувствовала себя неловко.

Когда Кэтрин заходила в кухню замка, повариха и ее помощницы тотчас замолкали и приседали в поклонах. Когда она обращалась к горничным, те опускали глаза. Ни о каком чувстве товарищества не могло быть и речи, окружающие относились к ней, как к королеве.

Глинет и Уоллес были единственными, с кем Кэтрин могла общаться. В конце концов, она поняла, что надо просто давать задания и ждать, что их исполнят. У нее была масса свободного времени, заняться было абсолютно нечем, оставалось лишь размышлять.

Что касается размышлений, то за последние дни Кэтрин заметила обнадеживающие признаки. Ей стало легче думать. Не надо было прилагать особых усилий, чтобы сконцентрировать внимание или что-нибудь вспомнить. Эти наблюдения заставили ее заподозрить, что Монкриф, скорее всего, был прав насчет ее пристрастия к опию. Вот уже много дней Кэтрин не принимала опий и почувствовала себя гораздо лучше.

Монкриф был единственным, кто обращался с ней просто как с женщиной по имени Кэтрин. Каждый вечер они входили в их общую спальню. Монкриф не скрывал своего мнения о ее ночных рубашках, но в остальном не беспокоил и не касался ее, разве что утром, когда они просыпались лицом к лицу, лежа на одной подушке.

Сам он спал обнаженным, и по ночам Кэтрин иногда случайно к нему придвигалась. Просыпаясь, она осторожно отодвигалась, медленно убирая ногу с его ноги, а руку с его груди. В этот момент Монкриф всегда тоже просыпался и улыбался, как будто чувствуя ее внезапный страх и желая ободрить.

Как следствие Кэтрин стала просыпаться раньше, чем прежде, и убивала время, обследуя замок.

– Сегодня здесь для вас не найдется знакомых, – вдруг произнесла Джулиана. Кэтрин обернулась к невестке. – Будут присутствовать несколько знатных особ и кое-кто из мелкой аристократии. Большинство из них выше вас по рождению, хотя вы и носите герцогский титул. Благородство обеспечивается происхождением, его нельзя обрести, заключив брак.

Она с презрением оглядела новое платье Кэтрин. Сама Джулиана была одета в платье глубокого синего цвета с верхней юбкой из серебристого газа. Очевидно, скупость Джулианы не касалась ее гардероба. Наряд Гортензии – бледно-зеленое платье с богатой вышивкой – выглядел не дешевле и явно был новым.

– Не могу понять, о чем только думал Монкриф, когда женился на вас. Я бы никогда не согласилась на этот брак.