Моя безумная фантазия - Карен Рэнни Страница 25

Она осмотрелась, понимая, что само ее присутствие выводит его из себя.

— Это моя лаборатория, мадам.

— Лаборатория?

— Совершенно верно.

Сказал как отрезал. Находясь в стеклянном здании, нужно быть осторожнее, Арчер Сент-Джон таким тоном, как острым ножом, можно разрезать сверкающие панели.

— Вам нравится возиться с растениями, Арчер?

— Я не «вожусь с растениями», как вы изволили выразиться. Вас не касается моя работа в оранжерее.

— Из чего я делаю вывод, что вы больше ничего не скажете и продолжите молчать, поджав губы.

— Я был бы признателен, если бы в будущем вы воздержались от появления в подобных местах. Здесь для вас нет ничего интересного, мадам.

— За исключением вас, Арчер. Вы самая привлекательная часть Сандерхерста.

Выражение его лица вызвало у нее улыбку. Она разглядела замешательство и что-то еще, очень быстро упрятанное под маску холодности, но возбудившее в ней любопытство и смелость.

Она без труда нашла оранжерею. Через служанку спросила Джонатана, похожего на лорда мажордома, благодаря которому хозяйство графа находилось в безупречном порядке. Джонатан, не колеблясь, указал ей путь в лабораторию Сент-Джона, только задумчиво посмотрел на девушку, прежде чем направить ее туда.

Она никогда раньше не думала, что растения могут стать предметом научных исследований. Она шла следом за Арчером вдоль рядов с нежными ростками, рядом с которыми были прикреплены таблички с длинными латинскими названиями. Одни растения были не больше ее ногтя, другие сидели в больших глиняных горшках, стоявших под приспособлениями, напоминавшими раструб лейки. Когда она проходила мимо одного из них, внутри него забулькала вода и душем низверглась на растение.

Мэри-Кейт закрыла глаза и подставила лицо под облако водяной пыли. Кожу закололо тысячью иголочек. Она улыбнулась, потом открыла глаза и увидела, что Арчер Сент-Джон смотрит на нее без своей обычной сдержанности. На мгновение маска безразличия упала, и девушке открылось лицо человека.

Во взгляде Сент-Джона не было ничего неделикатного, однако у Мэри-Кейт все равно родилось такое ощущение. Обещание удовольствия, проблеск чего-то загадочного, приятного и совершенно ей неизвестного. То ли от страха, то ли от предвкушения ее тело наполнилось теплом.

И тут же все пропало. Тепло осталось, тревожа, заставляя затаить дыхание, но настоящий человек снова спрятался за безразличием. А может, и вовсе не появлялся?

— Как видите, это не совсем обычная «возня с растениями», миссис Беннетт. Я очень серьезно отношусь к своей работе.

— Можете называть меня Мэри-Кейт. Я ведь обращаюсь к вам Арчер.

— Знаю.

Прозвучало ли в его голосе неодобрение? Какой он все-таки двойственный человек: одной рукой манит, а другой — отстраняет!

— Надеюсь, вы не против принципов равенства. Он поднял бровь:

— Вы часто высказываете то, что думаете, Мэри-Кейт? Заверяю вас, даже если коровы будут не против, вам с трудом удастся найти работу с такими привычками.

Она улыбнулась, услышав, как он произнес ее имя, и провела пальцами по нежным перышкам папоротника, размышляя, хочет ли он услышать правду или просто подходящий в данной ситуации ответ. Без сомнения, второе, но их отношения с самого начала несли на себе отпечаток непонятной искренности. Впрочем, какое это теперь имеет значение!

— Я всегда скрывала свои мысли, Арчер, была такой, какой окружающие хотели меня видеть. И обнаружила, что самое трудное в жизни — сначала понять, кто ты, а потом решить, как вести себя, оставаясь самой собой. Идешь ощупью, словно нашариваешь в темноте туфлю. Никто не подскажет, как быть собой, нигде это не написано. Нет, я не часто говорила другим то, что думала. Я приобрела эту привычку только в последнее время.

Он ничего не сказал в ответ на ее признание. А повел в ту часть оранжереи, где было свободное пространство, предназначенное для опытных работ — прививки одних растений и черенкования других. Вдоль одной стены стоял стеклянный ящик. Девушка обратила на него внимание, и Сент-Джон объяснил, для чего он предназначен:

— Это для больных растений. Для зараженных ростков.

— И что с ними делается?

— В основном они погибают, — сказал он.

— Но вы держите их здесь.

— Потому что они могут выжить.

Мэри-Кейт повернулась и пристальна посмотрела на Сент-Джона, с тем же выражением, с которым он смотрел на свои образцы, — с интересом и надеждой.

— Чем вы еще здесь занимаетесь, Арчер?

— Выращиваю кое-что, — ответил он, и в голосе его прозвучал сарказм. — Растения, которые, как считают, не могут расти в Англии.

Он с трудом стащил перчатки и открыл еще одну дверь. Они оказались во влажном и светлом помещении. К высокому потолку крепились факелы, пятна копоти говорили о частом их использовании. Постоянная влажность поддерживалась системой орошения, как в соседней комнате.

Граф подвел Мэри-Кейт к незнакомому ей дереву с простыми листьями и маленькими белыми цветами, собранными в выпуклые грозди.

— Это Pimentа, dioica — пояснил он, нежно касаясь листьев пальцами. — Когда ягоды созревают, их сушат и используют как пряность.

Он открыл стеклянную банку, которую достал с верхней полки, и окунул в нее палец. Поднес его к самому рту девушки, наблюдая при этом за выражением ее лица. Попробуй это, говорили слова. Попробуй меня, говорило движение.

— Это растение называется гвоздичный перец, — произнес он, осторожно встряхнув пальцем над ее нижней губой. Частички пряности прилипли к губе.

Мэри-Кейт осторожно коснулась языком протянутого пальца, ощущая вкус корицы, гвоздики и чего-то еще. Сент-Джон осторожно провел пальцем вокруг ее рта, как бы распространяя вкус. Кожа стала влажной и слегка онемела.

— Я экспериментирую с лавром, как вы могли почувствовать.

Он открыл еще одну склянку, и оттуда пахнуло корицей.

Мэри-Кейт отступила, радуясь, что он не стал предлагать ей попробовать. Ее сердце билось так сильно, что удивительно, как он не высказался по этому поводу.

Еще в одной банке оказалась тягучая жидкость, похожая на масло. Арчер повел ею перед носом Мэри-Кейт, и она чуть не задохнулась.

— Сильный запах, верно? Камфарное масло. Мне говорили, что врачи советуют своим пациентам вдыхать его.

— Для чего? — Глаза у нее все еще слезились. Он усмехнулся, совсем как мальчишка:

— Возможно, в нем заключена волшебная сила.

— Уж лучше я буду нюхать корицу.

— Или гвоздику?

Она уклонилась от ответа, выйдя из комнаты под предлогом, что хочет полюбоваться хрупкими орхидеями.