Охота на Лань. История одной одержимости - Нина Линдт Страница 25

Домой шли в молчании. Джованна под руку с Валентином, брат и сестра все еще переживали нападение Савонаролы. Лоренцо думал, что из-за страсти к Клариче его чуть было не наказали бесчестием сестры. А Джакомо был глубоко потрясен проповедью. Он всегда был более набожен и осторожен, и теперь зароненные в его хрупкую и подготовленную душу слова Савонаролы разожгли пламя сильной веры. Он решил, что впредь будет ходить на его проповеди постоянно. Савонарола прав: сестре и брату стоит прекратить позировать художникам, это греховно. Он давно подозревал об этом, но теперь знал наверняка.

Произошедшее на карнавале лишь подтверждало слова монаха: Флоренция погрязла в грехе. Дома виделись Джакомо теперь затянутыми им, как паутиной, улицы – черными от греха, сам воздух – ядовитым. Неудивительно, что на его сестру напали: ее красота провоцирует греховные мысли, которые и без того гуляют в головах щеголей. Им всем следует быть скромнее и подумать о своем спасении.

Вся семья собралась в кабинете отца, Джакомо попытался пылко передать весь душевный трепет и переживание от проповеди Савонаролы, побудить отца к действию. Синьор Альба смотрел на старшего сына и мрачнел.

– Что ты хочешь сказать, сын мой? Что Валентин и Джованна, твои брат с сестрой, которых ты знаешь с пеленок, черны душой, только потому что так решил какой-то монах, который с ними не перемолвился и словом? С чего вдруг ему нападать на моих детей? Задумывался ли ты над его побуждением?

– Он борется за чистоту веры… – начал было Джакомо, но отец перебил его:

– Чистота веры возможна только в монастырях. Пусть следит там за чистотой. Люди не могут вести монашеский образ жизни. Торговля, управление, продление рода – повсюду можешь найти грех, если захочешь. Жизнь всегда возьмет свое: мы грешны, уже рождаясь. Как ты думаешь, верующим важно, чье лицо у Мадонны? Нет! Спустя века никто даже знать не будет, кто позировал для фрески Боттичелли. Но гармония и красота его труда будут восхищать по-прежнему, волновать и вдохновлять к смирению и любви! Вот почему Медичи выбрали Джованну. Вот почему я дал согласие. И буду давать, если посчитаю нужным. Красота, сын мой, – это Бог. Гармония – это тоже Бог. Любовь – это тоже Бог. Если бы этот Савонарола мог любить, как проповедует, он бы не атаковал моих детей, он бы по-другому попытался склонить их к своим убеждениям. Но он слишком фанатичен, и это пугает меня. Добра от этого не будет.

– Ты не прав, отец, мы все боимся Медичи, а он напрямую нападает на Лоренцо…

– Боимся?! – синьор Альба вдруг вспылил. Он поднялся с трудом из кресла и ткнул пальцем в грудь Джакомо. – Если ты боишься, говори за себя. Лоренцо Медичи спас наш город, добровольно и тайком поехав к Неаполитанскому королю, который вместе с Папой планировал его убийство. Он прожил там три месяца и смог, слышишь ты меня? смог переубедить своего врага и сделать его своим союзником против Папы. Флоренция расцвела при нем еще больше, чем при его деде. Да, порой он жесток, но жесток с врагами. Но бояться его может только тот, кто затевает против него недоброе. Ты что, Джакомо, решил присоединиться к его врагам?

– Нет.

– Тогда я больше не желаю слушать эти речи в своем доме. Дочка, – Джованна подбежала к отцу и обвила его руками за шею, помогла сесть.

Синьор Альба как раз хотел перейти к делам, когда секретарь доложил о том, что граф делла Мирандола просит принять его.

– Рановато для разговора о квасце… или он передумал… Проси!

Войдя в кабинет, Пико делла Мирандола быстрым взглядом окинул семью Альба. Джакомо весь в красных пятнах, синьор Альба, несмотря на сердечное приветствие, еще сердит. Значит, тут шел спор. Джованна стоит рядом с Валентином, старается держаться, но в ее глазах беспокойство. Только Лоренцо спокоен и расслаблен.

– Граф делла Мирандола, боюсь, вы пришли жаловаться на моих рабочих.

– Вовсе нет, – граф изящно поклонился, и Джованна не смогла сдержать удивленного возгласа. Она вдруг поняла, кто скрывался за золотой маской.

– Что случилось? – синьор Альба посмотрел на свою дочь.

Джованна растерянно замерла: отец ничего не знал о происшедшем. Граф делла Мирандола смотрел ей прямо в глаза, чуть улыбаясь.

– Я наступил ей на ногу, – нашелся Валентин. Он почувствовал, что сестра по какой-то причине не сможет объяснить своего возгласа, но и сам не понимал ее. Когда отец отвернулся снова к графу и стал расспрашивать его дальше, Валентин попытался поймать взгляд Джованны, но она рассеянно смотрела в одну точку, пытаясь понять, как теперь определить делла Мирандола. Он спас ее, но она еще смутно помнила голодный хищный взгляд сквозь прорези в золотой маске. Или ей почудилось? Почему никак не удавалось определить его, почему все мужчины были так понятны, а этот представлял собой химеру, которая менялась в зависимости от ее чувств? Не она ли сама вдохнула в образ графа эту таинственность, опасность и яркий ум? не навыдумывала ли все на пустом месте… И может, не он был это вовсе. А ей бы хотелось, чтобы был он. Она накручивала на кисть золотой пояс, натягивала с силой, потом отпускала и повторяла снова. Может, так она себя сама то пугает, то отпускает? а не граф?

– Что ж, если вы всем довольны, что же привело вас сюда сегодня?

– Это вовсе не деловое предложение, поэтому я позволил себе прийти раньше срока. Скорее, речь пойдет о более личном деле.

Граф делла Мирандола опустил взгляд и стал похож на наказанного школяра.

– О личном деле? Хотите ли поговорить со мной наедине?

– Как вы пожелаете, но ваша семья мне нравится, и просьба моя, возможно, касается всех вас, – тут он поднял взгляд и посмотрел на каждого по очереди. – У меня было время узнать вас всех ближе. Несмотря на те слухи, что ходят по городу, несмотря на проповеди фра Савонаролы, я знаю, что дети ваши, мессер Альба, прекрасны и чисты. Умны и образованны. Вы – настоящая семья, любящая и верная. Увы, моя семья так далеко от меня, что я скучаю по семейному теплу. Потому-то и решил вести дела с вами. Но… вынужден признать, что единожды упавшее на благодатную почву семя пустило корни так глубоко, что не только тепло солнечных лучей вашей семьи привело меня сюда сегодня, но и любовь, что расцвела в душе.

Сердце болезненно сжалось, и Джованна замерла. Граф делла Мирандола был прекрасен в своем смирении и признавался так искренно, что даже насмешливый Лоренцо остолбенел. Видеть своими глазами, как светило философии, гений и самый умный человек современности опускается на колено перед отцом, чтобы просить руки его сестры… Его сестры! Лоренцо переводил взгляд то на отца, то на графа.

– Граф, прежде чем вы попросите руки моей дочери, я вынужден отказать вам, потому что она помолвлена, – мягко остановил его синьор Альба.

Граф побледнел, опустил взгляд, сжал руки в кулаки и снова поднял голову.

– Я не знал. Я узнавал повсюду, я думал…

– Это еще не оглашено, но мы уже обговорили все с семьей ее будущего жениха.