По осколкам - Настасья Карпинская Страница 25

Говорят, месть и ненависть – это разрушающие эмоции. Они уничтожают, опустошают, съедают тебя изнутри, оставляя после себя пепелище, выжженную пустыню. Долгое время месть, ненависть и злоба были основополагающими чувствами, мотиваторами в моей жизни. Я просыпалась утром, благодаря им. Я шла и делала необходимую работу, благодаря им. Я жила, благодаря им. Всё, чего я добилась, было основано на одном яростном желании отомстить. Жгучем, безудержном желании свести счеты раз и навсегда. Но только сейчас я поняла: не месть страшна. Не она сжигает всё изнутри, не она заставляет чувствовать себя пустоголовой марионеткой. Нет, не она, а осознание её бессмысленности. Всё это, словно мыльный пузырь, который я бережно хранила долгие годы. Он лопнул в один момент, обнажив неприкрытую горькую правду, и не оставил после себя ничего.

Мы вошли в кабинет. Никольский включил запись. Я устроилась в кресле напротив небольшого телевизора, а Максим плеснул в бокал виски и отошёл к окну.

На что я надеялась, увидев эту кассету? Надеялась, что всё же я не ошиблась? Что на видео окажется Максим? Глупо, конечно, особенно после того, как я просмотрела все документы и фотографии. Но надежда умирает последней. Я смотрела на экран, не совсем осознавая, что для меня это будет значить. Какие чувства во мне всё это поднимет. Гораздо позже я пойму, что Никольский был прав, не стоило мне это смотреть…

Я пыталась взглянуть на происходящее на экране отстраненно, со стороны зрителя, но меня неотвратимо накрывало. Через несколько минут я готова была взвыть от боли, от злобы, от безысходности, всё больше и больше погружаясь в прошлое, которое затапливало моё сознание.

Последний кадр, на котором остановилась запись, это было его лицо, выглянувшее из-под капюшона куртки. Это был не Максим. Это был тот самый Родион…

Вы хоть раз в жизни испытывали состояние, когда внутри всё ломает? Кажется, что каждая косточка, каждый сустав в твоём теле ломается, изгибается в неестественной форме, а по венам бежит раскалённая лава. Наверное, через такую ломку проходят наркоманы, сидящие на героине. Я была тем самым наркоманом. Только моим наркотиком был не героин, моим наркотиком была месть и сейчас меня лишили привычного трафика.

Не знаю, сколько времени прошло. Я выпала из происходящего, просто сидела и смотрела в одну точку, почти физически ощущая, как меня опустошает. Всё, чем я себя наполнила за эти годы, оказалось воздухом, ничем, фикцией. И стоило выдернуть пробку, как я осталась ни с чем.

Оказывается, я плакала. Слёзы беззвучно текли по щекам всё это время. Максим, присевший возле меня, вытирал их с моих щек ладонями.

– Блин, Ань, из меня утешитель так себе. Успокойся, пожалуйста. Всё в прошлом, всё осталось в прошлом. Слышишь? – нет, я не слышала. Ничего не слышала. И не хотела слышать. Максим неожиданно прижал меня к своей груди. Я зажала ладонью свой рот, чтобы не разразиться рыданиями, что стягивали до боли мою грудь.

– Отпусти, отпусти, отпусти, Никольский, – Макс разжал свои руки. Я отстранилась, выбежала из кабинета, всхлипывая. Схватила свою сумочку со стола и кинулась к выходу.

– Аня! Анна! Куда ты собралась в таком состоянии?! – Максим почти бежал за мной. – Дура! Не смей садиться за руль! – догнав на дорожке, ведущей к воротам, Никольский схватил меня за локоть.

– Отпусти, слышишь? Оставь меня в покое, – я билась в истерике в его руках. Я хотела домой, отчаянно хотела в свою квартиру. Спрятаться там, где безопасно – единственный инстинкт, который сейчас во мне работал. Я хотела туда, где я буду одна. Где, закрыв шторы и заперев двери, я могу обнажить душу, вывернуть себя наизнанку, сбросив образ законченной суки, и снова превратиться в ту маленькую обиженную девочку. Выплеснуть, наконец, всю оставшуюся во мне боль… Я хочу домой…

– Да успокойся ты! Тебе нельзя за руль. Разобьешься же, идиотка! – Максим с силой встряхнул меня так, что зубы ударились друг об друга. Но это подействовало и я затихла.

– Давай ключи, отвезу, – почти вырвав из моих рук брелок с ключами, Никольский усадил меня в машину, как безвольную куклу. Сил сопротивляться совсем не осталось. Он сел за руль, а я откинувшись на сиденье прикрыла глаза.

Максим

Вез Краснову домой, а самого раздирало на клочья. Вроде ненавидеть должен её, а, кроме сочувствия и вины, почему-то ничего не чувствовал. Да, не я виновен перед ней, но Родион – мой брат, член моей семьи. Она сводила счёты. Я могу это понять. Да, бл*ть, я её полностью понимаю!

Краснова сидит на пассажирском сиденье притихшая, еле всхлипывает. Если глаза не закрыты, то взгляд пустой. Смотрит вперед, но думаю, ничего перед собой не видит, вся в своих мыслях. Надеюсь, она не наделает глупостей.

Останавливаю машину возле её дома.

– Приехали, – Анна как-то вздрагивает от моих слов, словно только проснулась.

– Спасибо, – не поворачивая головы в мою сторону, выходит из машины, покачиваясь, выхожу следом.

– Давай провожу до квартиры.

– Не надо, я сама. Езжай, – голос слишком тихий. Краснова разворачивается и отходит от меня.

– Ань, ключи от машины забыла.

– Не надо, себе возьми.

– Краснова, х*рней не страдай, – впихиваю ей ключи с брелком в ладонь.

– Максим, ты выбежал из дома без рубля в кармане и, возможно, без телефона. Тебе на чём добираться до дома? Бери ключи и езжай. Накатаешься, пригонишь. Езжай, не до споров с тобой сейчас … – Анна впервые за всё время, что мы провели в дороге, выдает такой большой монолог. Вкладывает обратно в мою ладонь ключи и уходит.

***

Разве можно в один момент вычеркнуть из своей памяти всё произошедшее? Всё, через что ты прошла? Всё то, что определяет саму тебя? Годы ненависти? Планы мести, которые долго и старательно разрабатывала? Добывала информацию, изучала врага? Заводила необходимые знакомства, ощущая, что с каждым днём, с каждым шагом ты всё больше приближаешь возмездие. Разве всё это в один момент, как по щелчку пальцев, можно оставить позади? Разве можно перешагнуть через всё? Взять и начать всё заново, сжечь все предыдущие страницы истории и встретить новый день в новой жизни?

Отхлебываю из бутылки водку, морщась и прижимая кулак ко рту. Нет, нельзя. Я не сумею так. Не сумею отпустить прошлое. Не могу смириться с мыслью, что он мертв, что мне некому мстить, некого ненавидеть. Что его брат невиновен. Я разрушила всё, что строил и создавал совершенно невиновный человек. Отпиваю ещё глоток противной, разъедающей печень жидкости. А если бы я решилась заказать Никольского? Есть связи и знакомства, которые позволяют это сделать… Что, если бы я на это решилась? Или если бы он погиб в той аварии? Внутренности жжёт от боли. Отпиваю глоток своего обезболивающего. Откидываюсь головой на холодный кафель в ванной. А ведь хотела помыться… Отдаётся где-то далеко в сознании. Только уже не помню, когда: вчера хотела или ещё сегодня… Я бы лишила жизни совершенно невиновного человека… Чем я лучше его брата? Наверное, мы были бы отличной парой с Родионом: убл*док и беспринципная сука, почти убийца. Союз на века, хоть завтра в ЗАГС. Жаль, что мёртв, так бы с сыном познакомился… Во-о-от, и сын уже есть…