Не забывай меня, любимый! - Анастасия Туманова Страница 25

– Кто там?

С некоторой растерянностью он увидел две мокрых худых руки, протянувшиеся откуда-то снизу и зашарившие по подоконнику. Нахмурившись, поручик шагнул к окну, выглянул.

– Дина?!!

– Я, Зураб Георгиевич…

– Но как?..

– Да помогите же, вот наказание! – сердито прошептала она, силясь уцепиться за ставень.

Опомнившись, поручик перегнулся через подоконник и одним мощным движением втянул Дину в комнату.

Девушка была промокшей насквозь. Вода лилась с её платья, тут же образовав две обширные лужи на полу, с кос, похожих на просмоленные верёвки, капало, на мокрое лицо налипли волосы, и Дина вытерла его рукавом – тоже мокрым.

– Это надо же, как поливает… – Её кажущиеся тёмными в полумраке комнаты глаза взглянули в лицо Зураба. – Только улицу перебежала – а вся, как лягушка, промокла…

– Что случилось, Дина? – в упор спросил Дадешкелиани, отпустив плечи девушки и слегка отстранив её от себя. – Вы здесь, в такой час? Мне казалось, что мы уже простились сегодня…

– А вы нелюбезны, поручик, – не сводя с него глаз, ровно произнесла Дина.

– Война не располагает к любезностям, – сделав над собой колоссальное усилие, спокойно ответил он. Посмотреть при этом на Дину Зураб не мог и, небрежно засвистев сквозь зубы, отвернулся к окну.

– А вы не на войне сейчас, – в спину ему сказала Дина. – И я к вам, не беспокойтесь, ненадолго. Уж извините, что так поздно, но раньше никак не могла: наши, черти, не уезжали всё.

– Вы убежали тайно?

– Разумеется. Сказалась больной, не пошла в ресторан…

– Зачем же?

– Затем, чтобы сказать… – Голос Дины прервался, Зурабу послышался не то вздох, не то всхлип. – Сказать… что вы врали мне всё, Зураб Георгиевич! Сегодня, в саду! Всё, до последнего слова врали, и… И вам совестно должно быть!

– Дина!!! – заорал он, яростно ударяя кулаком по ставню.

Раздался треск, Дина с круглыми от ужаса глазами кинулась к поручику, закрыв ему ладонью рот.

– Зураб Георгиевич! Господь с вами! Что со мной будет, если…

Но Зураб опомнился сам и, тяжело дыша, опустил голову.

– Дина, этот разговор ни к чему, – хрипло проговорил он. – Простите меня, если я в чём-то грешен перед вами, и… и я сейчас провожу вас домой.

– Не стоит, – сквозь зубы процедила она. – Я сама замечательно доберусь. Клянусь, сразу же… как только вы на меня посмотрите и в глаза, в глаза мне скажете, что не любите меня! Клянусь, в тот же миг!

– Я не люблю вас, – не поднимая взгляда, сказал он. От отвращения к самому себе к горлу подступала тошнота.

– Ещё раз, – приблизившись вплотную, потребовала она. – Только на меня смотрите. Смотрите на меня! Ну?!. Немножко осталось, давайте! Неужто духу не хватит?! Четыре слова! И всё! Ну же, князь!

Посмотреть на Дину он так и не сумел. И повторить сказанное с таким трудом тоже не вышло. Без единого слова Зураб сгрёб в охапку слабо ахнувшую девушку, прижал к себе так, что мгновенно почувствовал, как промокла рубаха от её платья. Она плакала навзрыд, содрогаясь у него на груди, и поручик, гладя мокрые волосы цыганки, сжимая дрожащие плечи, всё не мог успокоить её.

– Дина… Дина, милая, ради бога… Дина, девочка моя, не нужно… Прости меня, я не мог по-другому, прости…

– Я знаю, знаю… Я сразу же поняла… Вам наши наговорили, цыгане… да? Кто-то из братьев, тётки? Вы побоялись, да?

– Я не боялся, поверь. Я не хотел беды для тебя, – Зураб запрокинул ей голову, посмотрел в серые, мокрые, распахнувшиеся ему навстречу глаза, из которых било такое счастье, что у него невольно сжалось сердце. – Дина, мне известны цыганские законы. Я не должен был, я не могу… Идёт война, Дина! Я не знаю, что случится со мной завтра, что будет со всеми нами… Я не могу заплатить за тебя выкуп в хор. Я не могу даже пообещать этого твоему отцу, потому что завтра должен уезжать, и…

– Я поеду с вами! – отчаянно пообещала она.

– Дина! Уж этого я не допущу!

– Я могу ждать… Я могу ждать сколько нужно: два, три года, пять лет… Сколько нужно…

– Дина, я могу не вернуться с этой войны.

– Зураб Георгиевич, вы поймите… поймите только, что… у меня… мне… – У Дины, то ли от холода, то ли от волнения, отчаянно стучали зубы, она едва могла говорить, и, когда Дадешкелиани окончательно перестал понимать её бессвязную, отрывистую речь, он попросту увлёк судорожно прижимающуюся к нему девушку к кровати, заставил сесть и набросил на её плечи свой китель, который Дина тут же сбросила.

– Я его ис-с-спорчу… А вам… вам ехать в-в-в нём… Я… л-лучше…

– Дина, хочешь, мы обвенчаемся с тобой? – сев рядом и взяв её ледяные руки в свои, спросил Зураб. – Возможно, это будет хоть какой-то гарантией для твоего отца?

– Нет. Так ещё хуже окажется, поверьте, – Дина зажмурилась, словно от внезапной боли. Глухо произнесла: – Не знаете вы наших, Зураб Георгиевич. Совсем не знаете.

Наступило молчание. Зураб угрюмо смотрел в пол. Дина, обхватив плечи руками, безуспешно старалась согреться. Дождь стучал в ставни, за садом опять загремело: шла новая туча.

– Я не уйду отсюда, Зураб Георгиевич, – вдруг решительно разворачиваясь к нему, произнесла Дина. – Никуда не уйду. Может быть, это последний раз мы с вами видимся, так куда же я пойду? Что я без вас? Как я жить смогу потом, если… нет, даже думать об этом не хочу! Отвернитесь немедленно!

– Дина…

– Ну, я вам говорю!!!

И Зураб понял, что сопротивляться ей больше не может. Он отвернулся к тёмной стене, но выдержал не больше полминуты, слушая торопливое шуршание её платья. И, не стерпев, повернулся и сдёрнул это платье с головы Дины так, что пуговицы и крючки горохом брызнули во все стороны. Она кинулась в его руки, зажмурившись и оскалив зубы, словно в ледяную воду реки, и последнее, что подумал Зураб, было: как в омут головой… нельзя… не надо… Но холодные, дрожащие губы Дины целовали его, ледяные руки намертво схлестнулись на его шее, мокрые, сочащиеся водой волосы скомкались под его рукой, дыхание было прерывистым, хриплым, по запрокинутому лицу девушки бежали не то дождевые капли, не то слёзы из крепко зажмуренных глаз…

– Зурико… Зурико… Зурико… Сакварело, суло чемо… Ме шен миквархар… Шен – чеми цховреба хар… [24]

– Боже, где ты набралась?..

– Мери выучила… Я нарочно её просила… Не уходи, не уходи, не уходи…

– Я здесь, девочка моя, я здесь…

– Я люблю тебя…

– И я…

– Не уходи… Прошу тебя – не уходи…

Сенька Смоляков проснулся от яростного удара грома над головой и открыл глаза как раз в тот момент, когда просверк молнии осветил сад и полконюшни через растворенные ворота. Не сообразив сразу, где находится, парень вскочил на ноги, зашипел от боли, стукнувшись о край денника, и испуганно осмотрелся. Он быстро сообразил, что заснул в конюшне, дожидаясь, пока ожеребится вороная Дурка, что за стеной бесится гроза и что Дурка так ещё и не освободилась. Сначала парень решил, что проспал совсем немного и у Дурки ещё ничего не начиналось, но, подойдя к лежащей на боку кобыле и ощупав сено рядом с ней, Сенька почувствовал, как мурашки пробежали по спине. Сено было мокрым и холодным.