Валтасаров пир - Роксана Гедеон Страница 25

Я распахнула окно и взглянула на Париж.

Прямо напротив меня гордо возвышался чудесный королевский дворец Тюильри, справа – церковь Сен-Рок. Правда, ее я видела только чуть-чуть. Эта обитель казалась мне мрачной. Слева золотом блестела излука Сены, густо уставленная по берегам сухогрузными баржами, рыбачьими лодками, маленькими торговыми суденышками. Сену пересекал Королевский мост… Я ощутила радость от того, что нахожусь в Париже. Несмотря на то, что мой ребенок остался на Мартинике и воспоминание о нем причиняет мне жгучую боль.

Ах, если бы рядом была Маргарита – она бы поняла, выслушала, посоветовала… Как на грех, горничная куда-то пропала, я не знала, где искать кучера Жака, я вообще чувствовала себя здесь гостьей! Ни одного знакомого человека поблизости…

Шорох заставил меня обернуться. Старик лакей, в парике, с длинными седыми бакенбардами, неспешно приближался ко мне, шаркая мягкими туфлями.

– Мадам чего-то желает? Доброе утро, мадам, – сказал он, поклонившись.

– Здравствуйте… Вы здесь служите?

– Не совсем здесь, мадам… Раньше я имел честь служить в другом доме, а теперь вот – переехал в новый… Но я менял только дома, а не хозяев.

– Вы, наверно, старый слуга.

– Да, мадам, можно так сказать. Я служил еще покойному деду вашего супруга, потом его отцу, и вот уже двадцать лет служу достопочтенному молодому принцу… он ведь остался круглым сиротой в один год от роду.

Я нетерпеливо качнула головой, показывая, что меня не интересуют никакие сведения о молодом принце.

– Как вас зовут?

– Кола, мадам. Кола Брено. Старик снова поклонился.

– Я очень рада, Брено, что вы здесь служите.

– Мадам угодно кофе? Чаю? Шоколада? Или, может, желаете завтракать?

– Нет, Брено, я пока ничего не хочу.

– Мадам просыпается так рано?

– Вовсе нет! – отвечала я смеясь. – Это только сегодня так получилось.

– Вам угодно пройти в комнату супруга? – Старик силился угадать мои желания.

– Нет, не хочу. Напротив, мне хочется найти место, где бы я никого не встретила.

– Мадам хочет побыть одна?

– Да.

– Тогда вы должны пройти в оранжерею, там обычно совершенно пустынно…

– Вы проведете меня, Брено. Этот дом так велик, что я пока ничего не запомнила.

– Больше не будет никаких приказаний, мадам?

– Нет, больше никаких…

Впервые за много лет я ощутила себя хозяйкой. Само это слово звучало так соблазнительно и многообещающе. Я – мадам д'Энен. Хозяйка. Так, наверно, будут называть меня слуги. И отныне никто, никто не сможет мне приказывать…

За одной из колонн я заметила мальчика лет тринадцати-четырнадцати, полуподростка-полуребенка. Смуглое аристократичное лицо его выглядело озабоченным, длинные черные волосы, совершенно прямые и черные, падали ему на щеки и высокий лоб, яркий рот имел правильную красивую форму. Черные как угли глаза смотрели серьезно. Он был достаточно высок для своих лет, но слишком худ и нескладен. С довольно надменным видом он прошествовал мимо меня, не сказав ни слова.

– Ах, он снова не желает здороваться, – сокрушенно вздохнул Брено, глядя мальчишке вслед. – Не сердитесь на него, мадам. Это странный ребенок. Большой шалун. Снова поднялся спозаранок, чтобы отправиться на Сену ловить раков…

– Но кто это?

– Это брат вашего супруга, мадам.

– Брат? Я полагала, у принца нет родственников. Похоже, что в этом доме меня ожидают сюрпризы.

Брено покачал головой.

– Да, это брат молодого принца. Его зовут Жорж. Но он незаконнорожденный. Он сын покойного дяди вашего супруга…

– Мы с ним подружимся, я уверена. Он станет отличным товарищем моей Авроре. Нужно только приодеть Жоржа получше – он, кажется, совсем пообносился.

Оранжерея была тиха и свежа и свободна от солнечного слепящего света: лучи зари лишь нежно-нежно золотили чисто вымытые листья фикусов. Длинная галерея цветов и зелени в горшках и на клумбах уходила далеко в глубь этого крыла особняка. Сводчатые потолки чем-то напоминали церковь. Оранжерея разветвлялась на два небольших рукава: один – в сторону хозяйственных пристроек, предназначенных для прислуги, другой вел к двери, за которой была винтовая лестница на второй этаж. Я чувствовала, что начинаю ориентироваться в новом жилище.

В оранжерее терпко пахло свежеполитой землей и от грядок с цветами стелилась едва видимая теплая дымка. Алые головки ранних тюльпанов с сизым туманным налетом у пестиков кокетливо склонились набок, словно просыпались после долгой томительной ночи. Обилие белых лилий свидетельствовало о роялизме, присущем нашему дому. А еще я видела и узнавала лиловые шавлии, золотые головки календулы, пурпурные венчики наперстянки, аронии, красные сальвии, нежные анемоны… Подобно королевам, красовались в этом море цветов гордые розы и душистые фиалки.

Я загрустила. Мне снова вспомнился Жанно, мое дитя, мое сокровище. Я не видела его четыре с половиной месяца, я считала дни… Он наверняка уже ходит и умеет произносить некоторые несложные слова. Он поумнел. А при мне был такой милый, глупенький, пускал пузыри, доверчиво улыбался без причины и тянул ко мне пухленькие, словно ниточкой перевязанные у запястий, ручонки. А теперь тянет их к своей новой матери, к этой проклятой мадам де Круа, засохшей в своей бездетности. Я ненавидела ее. Как ненавидела и отца, разлучившего меня с сыном.

У меня за спиной послышались тихие мягкие шаги. Скрипнула дверь. Обернувшись, я увидела, как ко мне неспешно приближается граф д'Артуа.

Я вздрогнула и туже запахнула корсаж. Отвернувшись на мгновение, я приложила руки к щекам, огромным усилием воли заставляя кровь прихлынуть к лицу, а глаза – весело заблестеть. Новобрачная после брачной ночи – счастливая новобрачная – не может выглядеть печально и растерянно.

– Доброе утро, ваше высочество, – сказала я, первая приветствуя принца и делая почтительный реверанс. – Я не ожидала, что вы окажете нам такую честь и останетесь ночевать.

Он был одет небрежно – в халат китайского шелка, перевязанный атласным кушаком, на голове не было парика, и его черные кудри не были тщательно расчесаны. Украдкой оглядев его, я с огромным удовлетворением поняла, что эту ночь он провел без сна. Стало быть, он ревнует.

– Здравствуйте, сударыня. Я вижу, сегодня вы настроены куда более приветливо, чем вчера, – с плохо скрытой досадой произнес он. – У вас такие перепады настроения. Кажется, вчера вы почти нагрубили мне.

– Прошу прощения, – произнесла я очень быстро и очень холодно.

Наступило молчание. Я была готова промолчать хоть целые сутки, лишь бы не заговорить первой. В тишине оранжереи было слышно, как журчит вода в фонтане и на втором этаже переговариваются служанки.