Любовь со всеми удобствами - Алина Кускова Страница 25

– Про вас, Кэт, и не скажешь, что вы вся замученная, – укорил ее Карпатов. – Глазищи горят чертовским огнем, почище этого, – и он кивнул на костер.

– А вам, – прищурила глазищи Катерина, – слабо прыгнуть?!

– Не слабо, – заявил Карпатов, – да вот только я человек свободный, и невесты у меня, в отличие от вас, не было и нет!

– У меня, между прочим, – заметила Катерина, оставив без внимания томящегося в ожидании немца, – тоже невесты не было и нет!

– А это что такое?! – Карпатов презрительно посмотрел на подбитого в сражении за Катерину Клауса.

– Это?! – Катерина схватила Клауса под руку. – Это, между прочим, жених! Вот!

– Ох, невелика разница, – нашелся писатель, и его правый глаз нервно задергался.

– Разница есть, да будет вам известно, сухарь вы разэтакий! И еще какая! И нечего мне подмигивать! – Катерина развернула Клауса в другую сторону и пошла с ним прочь.

Карпатов застыл в изумлении, она в очередной раз обвинила его в домогательствах. Это он-то ей подмигивал?! Да у него на нервной почве от общения с ней скоро начнется настоящее сумасшествие. Лучше бы обратила внимание на то, как ее пронзает ненавистью Захар! Встретит ее жениха в темном углу, и поминай, как звали. И он уж, Карпатов жестко усмехнулся, ни за что не придет немцу на помощь.

Он возмущенно поглядел вслед уходящей парочке и тут же подхватил за талию первую попавшуюся девицу.

– Что, красавица, ухнем?! – И Карпатов потянул ее к костру.

Катерине не пришлось услышать песни, которые пели незамужние девушки, не увидела она, как они бросали в воду венки и просили реку прибить их к дому будущего мужа, не услышала она стенания Матрены, что в ее молодости все пели активнее и бросали венки гораздо дальше. Ей пришлось уйти с бугра. Хотя во дворе своего дома она слышала доносящие оттуда звуки и видела мерцающее пламя костра.

Двое мужчин, испытывающих к ней не слишком благостные чувства, это уже перебор. Ладно бы, один Захар, кстати, хорошо, что он был на празднике не один, а со своей девушкой. Но вынести вдобавок к нему нудного и вредного писателя – это уже точно перебор. Такое ей может только присниться в страшном сне. Катерина сообщила Клаусу, что очень благодарна ему за проведенный вечер и собирается спать.

Тот покивал головой, вряд ли поняв, скорее всего догадавшись о ее намерениях, и пожелал Катерине спокойной ночи. Она чмокнула Клауса в щеку и забежала в дом. Немец потоптался немного у крыльца, но настаивать на внимании Катерины не стал. Та поглядела на Клауса в темное окно, она не стала включать свет, перед этим требовалось занавесить окна, а когда фигура ухажера скрылась за забором, вздохнула.

Итак, один мужчина признался ей сегодня в любви. Получилось у него это вполне искренне, если не считать напора чувств, которые вызвал прыжок через огненную твердь искрящихся березовых головешек. Сказал, правда, на непонятном ей языке, но Карпатову можно доверять, она по его лицу видела, насколько он растерян от услышанного. Карпатов не успел соврать, он перевел точно. К тому же разве слова любви нуждаются в переводе?! Больше слов говорят глаза. У Клауса они говорили. Или нет?! Катерина мучительно осознала, что: во-первых, было темно и глаз немца она не видела, а во-вторых, смотреть в глаза немцу ей не дал Карпатов своим дурацким спором ни о чем. В принципе, он всегда с ней спорил только о себе, любимом. Значит, то, что говорили глаза Клауса в тот момент, когда он признавался ей в любви, она безнадежно пропустила. Придется доверять одним словам.

Она скинула с себя одежду и забралась в постель. Катерина закрыла глаза и представила себя фрау Мюллер. Ухоженный садик вокруг чудесного домика, похожего на пряник, она – в переднике с половником и пара симпатичных ребятишек, возящихся у ее подола, Ульяна, зубрящая немецкий язык, и Клаус, радостно возвращающийся с работы в их уютное милое гнездышко. Да, такое можно представить, но только не наяву. Наяву обязательно найдется какой-то писатель, который своими мерзкими замечаниями отобьет всякую охоту к любви и надежду на скорое счастье.

Катерина перевернулась на другой бок, сон не шел. В окно светила луна, пугая звезды безупречным сиянием, те пытались подстроиться под ее свет и тускло мерцали рядом. Шумел ветер, звенели на бугре голоса и звуки баяна, деревня привыкла гулять до самого рассвета, шелестела трава под окном… Катерина прислушалась. Трава действительно шелестела под окном так, будто по ней ступала нога человека. «Семен! Напился и пытается залезть ко мне в окно!» – непонятно откуда возникшая в ее голове мысль потребовала стремительных действий. Катерина нагнулась и достала из-под кровати сучковатую палку. «Сейчас, сейчас», – стучало у нее в мозгу.

Клаус Мюллер добился того, что хотел, эта симпатичная селянка обратила на него свое внимание. Она понравилась ему сразу, правда, Фриц его предупреждал, что не стоит гнать лошадей, в том смысле, что не нужно торопить события. Клаус терпеливо дожидался, приходя к ней каждое утро или полдень, и – за чашечкой кофе разговаривая с ней о высоких материях, все больше и больше привязывал к себе. Наконец-то это свершилось! Она не только привязалась, но и прыгнула с ним через костер. А Фриц ему объяснил, что это в ночь Ивана Купалы делают женихи со своими невестами. Она согласилась стать его невестой, и он признался ей в любви. Или он признался, а она согласилась? Какая разница? В довершение всего Клаус решил подарить любимой букет цветов не утром, как обычно, а тотчас же. Он залез к Степанычу в палисадник и, пока тот развлекал молодежь на бугре, нарвал хрупких роз.

Клаус тихо подошел к окну Катерининой спальни с намерением положить букет у ее изголовья. Окно было открыто, как будто поджидало его. Эх, как жаль, что он не может воспользоваться этой возможностью, чтобы доказать ей свою любовь! Ну, хоть цветы скажут за него все, что он не сказал этой ночью.

– Вас ист дас?! – изумленно вскрикнул он и получил палкой прямо по голове.

– Проспись, Шкарпеткин, – заявила Катерина, закрывая окно. – Ходят тут всякие!

Ошарашенный таким приемом Клаус сполз по стене дома и сел на траву. Фриц ему говорил, что русские женщины – еще те пуританки, но ведь по поведению его подруги, госпожи Любочки, этого не скажешь! Откуда он знал, что Катерина такая гордая и эмоциональная? Клаус поднялся, придерживая раскалывающуюся от боли голову, и медленно побрел прочь. Букет он бросил под окном, класть его у изголовья любимой больше почему-то не хотелось. «Все, что ни делается, к лучшему», – вспомнил он русскую пословицу на своем немецком языке и вздохнул. Обольстить полностью прекрасную селянку ему так и не удалось. Но он очень надеялся на будущее!

Катерина немного поворчала, переворачиваясь с боку на бок, и все-таки заснула. Ей приснилась раздосадованная Анюта, которая стояла над ней тучей, заложив руки в крутые бока, и кричала:

– Ты отбила ему самый необходимый орган, Катерина! Он головой, между прочим, жует! Ты, подлая баба, отбила у него всякое желание заниматься со мной любовью и аппетит! Придется снова садиться на овощную диету и худеть. Где моя цветастая юбка?!