Ревнивая печаль - Анна Берсенева Страница 25

Лера всегда любила смотреть на огонь и жалела в детстве, что в городской квартире не бывает каминов.

Она смотрела на огонь, то взлетающий, то опадающий среди жарких углей, и ждала Митю. Он сказал, что скорее всего приедет последним поездом, и Лера прислушивалась к звукам за окном, как будто можно было расслышать, как гудят рельсы на маленькой станции.

За окном стояла удивительная, полная тишина альпийского поселка. Здесь, в Швейцарии, легко можно было найти именно такой – без ночных клубов и казино и чтобы вечером казалось, будто ты затерялся среди гор в одиночестве, но от этого не было бы ни страшно, ни грустно.

Лера много раз отправляла сюда людей, которым хотелось именно этого, поэтому сама выбрала место, куда должны были теперь приехать Митя с Аленкой. Она только жалела, что не дождалась их в Цюрихе, а поехала одна, вняв Митиным уговорам не терять зря времени, раз лечение уже окончено.

Лера вспомнила, как всего два месяца назад ни за что не хотела ехать лечиться в Швейцарию, – и улыбнулась.

– Ценю твой патриотизм, – пожал плечами Митя, – но ты поедешь в Цюрих, и незачем это обсуждать.

– Но почему именно туда? – удивилась Лера. – На два месяца уехать из дому – чего ради? Митя, в Москве действительно прекрасные врачи, к нам даже иностранцы приезжают лечиться, я же знаю! Не понимаю, ты что, поддаешься общему стремлению лечиться только на Западе?

– У меня свои стремления, до чужих мне дела нет. – Он не хотел принимать во внимание Лерины доводы. – Ничего не имею против наших врачей, у нас вообще люди талантливые, но дело не в них. Тебя я больше здесь в больницу не повезу. Мне жаль твоего здоровья и времени, это лечение для тебя впустую. – Митя говорил как будто бы серьезные вещи, но глаза у него смеялись, потому что он видел, как нравится Лере, что ее уговаривают. – Не будь у тебя твоего воображения – пожалуйста, лечись где угодно. А так – к чему это пустое испытание нервов?

Что ж, это было Лере приятно. Она только удивилась про себя: он-то откуда знает, что именно в Цюрих ездят лечить женские болезни?

Впрочем, она уже и не удивлялась тому, что Митя знает совершенно невероятные вещи. Как он сказал однажды: «Я думал о чем-то другом, во что и это уместилось»?..

И вот она сидела, смотрела на переливы огня в камине и ждала, когда хлопнет дверь на первом этаже.

И, как всегда, пропустила тот момент, когда это действительно произошло. Даже Аленка вошла на этот раз как-то бесшумно. Лера обернулась на ее торжествующий смех, только когда уже распахнулась дверь в комнату.

– А мы хотели тебя напугать! – радостно воскликнула Аленка. – Мы хотели влететь, как феи!

– Разве феи могут напугать? – смеясь и целуя дочку, спросила Лера. – Я феям очень даже обрадовалась!

– Что, мясо на вертеле жаришь? – спросил Митя.

– Нет, просто так смотрю. – Лера развязывала Аленкин шарф и смотрела, как он снимает куртку. – А ты хочешь мяса на вертеле?

– Да ну! Это я так, для полноты картины. Альпийское шале, красавица у камина…

– Для полноты картины здесь не хватало только тебя, – улыбнулась Лера. – Надолго ты себя отпустил?

– Надолго, – кивнул Митя. – На неделю.

Даже когда они расставались на день – просто не виделись с утра до вечера, – Лера удивлялась тому, что он совсем другой, чем она ожидала. То ли отвыкнуть она успевала от него, то ли он действительно менялся каждое мгновение? Только глаза его были неизменны: невозможно было разгадать их загадку.

– Что тебе больше всего понравилось в Швейцарии? – спросила Лера у дочки.

Аленка впервые была за границей, и она ожидала потока впечатлений.

– Стюардесса! – восхищенно ответила девочка. – Она такая красивая, и все приносит в таких маленьких коробочках!

– Зачем ума искать и ездить так далеко! – рассмеялась Лера. – Да-а, то ли еще будет, когда дело дойдет до выбора профессии!

Ей было так легко, она чувствовала себя воздушным шариком под потолком. Этого никому нельзя было объяснить, и Лера даже стыдилась бы, наверное, если бы кто-нибудь видел их со стороны, – стыдилась бы этой альпийской идилличности. Но она-то видела все изнутри, и что ей было до чьего-то стороннего взгляда?

– Ее вообще-то спать надо уложить, – сказал Митя. – Она устала, я сам не понимаю почему – мы ведь, кажется, не так уж долго добирались. Но мы, знаешь, оба без тебя устали…

– Я вижу, – кивнула Лера. – У нее носик делается прозрачный, когда она устает.

– А у меня? – рассмеялся Митя, наморщив нос так же по-детски, как Аленка. – У меня что делается прозрачным?

– А у тебя… Ох, Митька, ничего я про тебя не знаю! Что с тобой там происходит, как ты там без меня живешь – загадочный ты человек!

– Да? – удивился Митя. – Вот уж не думал. По-моему, так размеренно, как я, мало кто живет. Утром – хоть землетрясение – я буду на скрипке играть, потом на репетицию, потом концерт или снова репетиция… Слишком для тебя однообразно, подружка!

Он улыбнулся, говоря об этом, но Лере показалось, что в глазах его на мгновение мелькнуло какое-то странное выражение – которого она, впрочем, не поняла. Она два месяца его не видела, она радовалась, что он приехал, – и все остальное было неважно.

Аленка даже есть не захотела, даже не рассмотрела как следует свою спальню – уснула мгновенно, едва положив голову на подушку. Лера поцеловала ее, уже спящую.

Она слышала, что Митя спустился вниз, и пошла вслед за ним, включив в Аленкиной комнате ночник – маленького гнома с фонариком.

Дом, где им предстояло провести неделю, которая сейчас казалась Лере волшебно бесконечной, с улицы выглядел небольшим, но внутри был просторен. Но главное – в нем было то ощущение глубокого, ненарочитого покоя, которое невозможно было бы имитировать, если бы его не было в скрипучих ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, в темных столешницах и золотистом фонаре над крыльцом, даже в старом медном кофейнике, стоящем на каминной полке.

В доме было тепло, и Лера надела к Митиному приезду любимое свое платье. Летнее, сшитое из одного куска светлого поплина, оно плавно обтекало бедра и волнами шло от каждого ее движения, а нижняя, у самого подола, агатовая пуговка впереди все время расстегивалась.

Спускаясь по лестнице со второго этажа, Лера чувствовала, что сердце ее колотится у самого горла. Она ждала, чтобы Митя обернулся.

Наверное, ему тоже стало жарко. Он снял свитер и стоял посреди большой комнаты в белой рубашке, прозрачной в неярком свете двух ламп на стене, и очертания его тела угадывались сквозь легкую ткань. Митя смотрел на Леру снизу, и ей показалось, что он обнял ее еще прежде, чем она спустилась к нему по скрипучей лестнице.

Лера так ждала этого мгновения – а теперь вздрагивала в его объятиях от странного испуга, и руки ее дрожали, прикасаясь к его волосам, плечам, и вздрагивали губы, целующие его грудь сквозь тонкую ткань рубашки. Она чувствовала, что и он весь дрожит и не может произнести ни слова, обнимая ее, что-то расстегивая и задыхаясь от невозможности сделать все сразу.