Пламенная цель итальянца - Дженни Лукас Страница 24

– Гражданами всего мира, – холодно поправил он.

Злые слезы навернулись на глаза Холли, но она не хотела плакать на первом свидании и потому попыталась говорить спокойно.

– Путешествие – это хорошо, но, в конце концов, нам нужно где-то жить, нужен дом!

– То, что ты называешь домом, я бы назвал тюрьмой. Никогда не куплю тебе дом, Холли. Это пустая трата денег.

Теплой летней ночью внезапно стало холодно.

– Ты хочешь тратить деньги на все, кроме одной-единственной вещи, которая по-настоящему важна для меня? – Она отвернулась от него с каменным выражением лица.

– Холли. – Его голос смягчился. – Посмотри на меня.

Она неохотно это сделала и заметила в его глазах нежность.

– Расскажи, почему дом так много значит для тебя. Я действительно не понимаю.

Холли глубоко вздохнула.

– Дом, в котором я выросла, был построен моим прадедом. Песни, которые я пою Джеку, когда-то пела мне моя мать. Моя семья из поколения в поколение жила на одном месте, на горе. Там у меня остались близкие друзья.

– Если тебе так там нравилось, почему уехала? Она вздохнула, боль наполнила ее сердце.

– Все внезапно разрушилось: семья, дом. Я не могла там оставаться, чувствовала себя потерянной. Мои родители всегда говорили, что я должна стать певицей. Мой брат с ними соглашался. И я пыталась. Целых пять лет.

– Это большой период времени.

Она издала глухой смешок.

– Много людей приезжает в Нью-Йорк, чтобы петь. Все так талантливы, гораздо талантливее меня.

– Очень в этом сомневаюсь.

– Чем больше я старалась добиться успеха, тем хуже себя чувствовала. И наконец, поняла, что семью этим не вернешь.

Тишина воцарилась за столиком.

– Так почему же ты постоянно выбираешь боль? Мне казалось, после такой потери лучше сделать так, чтобы ничто об этом не напоминало.

Холли посмотрела на него.

– Поэтому ты живешь в отелях? Всегда в движении. Не имеешь пристанища.

На лице Криштиану появилось отстраненное выражение. Встав, он протянул ей руку.

– Пойдем. Уже ночь, становится холодно.

Они возвращались в отель в полной тишине. Войдя, увидели, что Джек спит в своей кроватке, а Агата рядом, на диване. Рядом с ней лежало вязание. Когда она ушла, они немного постояли вместе, любуясь спящим сыном.

Криштиану взял Холли за руку и молча повел в спальню. Хотя она все еще сердилась на него, но сопротивляться не могла.

– Я следовал всем твоим правилам, не так ли? Она растерянно кивнула.

– Теперь пришло время преподать тебе несколько уроков. – Притянув ее к себе, он прижался губами к ее шее, поцеловал плечо, прикоснулся языком к мочке уха.

Она задрожала от его прикосновений, сердце гулко заколотилось.

– Уроки?

Он погладил ее по щеке, дотронувшись до нижней губы.

– Как по-настоящему доставить мне удовольствие.

Холли широко распахнула глаза.

– Разве я не доставляю тебе удовольствие?

Он приложил палец к ее губам.

– Да, дорогая. Но я-то хочу большего. Не для меня. Для тебя.

– Чего же больше?

Он улыбнулся.

– Даже после двух недель брака ты по-прежнему невинна. Я научу тебя понимать собственные желания, ощутить совершенно другой уровень удовольствия.

Он поцеловал ее, распустил ей волосы, те рассыпались по обнаженной спине. Криштиану стащил с Холли платье, бросив на пол. Она застенчиво стояла перед ним лишь в крошечных черных кружевных трусиках, обнаженная грудь была тяжелой и полной.

Застонав, он увлек ее к окну, из которого открывался древний город на семи холмах с его соборами и зданиями, весь в огнях.

– Первое правило – не сдерживайся.

Криштиану просунул колено между ее ног и, прижав ее запястья к стеклу, поцеловал в шею. Холли ахнула от удовольствия.

«Это неправильно, – думала она, – неправильно». Любой, посмотрев вверх, может увидеть их. Надо остановиться. Быть скромнее. Быть…

Но чувственные поцелуи вызвали вихри удовольствия, проносившиеся каскадом по телу. Холли хотела большего. Полностью ощутить его тело, почувствовать его.

Первое правило – не сдерживаться.

Выдернув запястья из объятий, она обняла его за плечи, прижимая к себе, и поцеловала страстно и жадно. В отличие от нее, Криштиану был полностью одет. Это несправедливо.

Она быстро расстегнула его рубашку, сняла и бросила на пол. Замерла от удовольствия, ощущая его кожу, твердые мышцы и волосы на груди. Сжала его соски и услышала рык наслаждения.

Криштиану поглаживал ее кружевные трусики. Переместив руку между ее ногами, он почувствовал, какая она влажная и возбужденная. С рычанием сорвал с нее последний предмет одежды и бросил на пол.

– Пожалуйста, – шептала Холли, пораженная собственной смелостью, и наклонилась расстегнуть ему брюки.

Издав глубокий стон, он одним движением стянул брюки и трусы и, приподняв ее за бедра, прижал к окну и одним движением вошел в нее. Она обвила ногами его бедра и застонала, чувствуя движения внутри себя, закрыв глаза и откинув голову на стекло. И было уже все равно, смотрит ли кто-нибудь. Она даже не задумалась над тем, что стекло может разбиться, знала только, что не желает позволить ему остановиться.

Он совершал быстрые движения, ее чувствительные соски приятно терлись о волосы на его груди. Холли постанывала от удовольствия, его движения ускорились, становились все глубже, пока он не вознесся на вершину наслаждения. Она выкрикнула его имя. Конечно, крики были негромкие, чтобы не разбудить малыша.

Потные и тяжело дышащие, они легли на кровать, их обнаженные тела переплелись.

– Хорошо, – тихо сказал Криштиану.

Холли сонно подняла голову с его плеча.

– Что?

– Я куплю тебе дом.

Радость наполнила ее сердце.

– Правда?

– Только я сам выберу где.

– Мне все равно где, – соврала Холли, скрывая тоску по друзьям в Нью-Йорке, со слезами благодарности на глазах. – Мы будем там счастливы. Вот увидишь. Ты не пожалеешь об этом.

Криштиану взглянул на нее, его глаза сверкали в темноте.

– Я уже сожалею.