Дневник романтической дурочки - Любовь Шапиро Страница 24

— А это удобно?

— Они больше всего напоминают записки географа. Не знаю уж, как он учится, но от итальянских красот в полной эйфории. Кстати, он даже передавал тебе привет. Возможно, вдали от родины в нем проснулись человеческие чувства.

— Руфочка, а можно мне написать ему? — неожиданно спросила я.

— Естественно, это не запрещено, — усмехнулась Руфина Константиновна.

Мне показалось, что она хотела еще что-то сказать, но передумала. Я собралась попросить итальянский адрес и тихонечко отвалить, но тут резко открылась входная дверь и, пыхтя, в прихожую ввалились Маша и Ольга, нагруженные сумками.

— В следующий раз пусть сами за добавкой бегут. Неподъемные корзинки-то, — раздраженно заявила бывшая молочница.

— Привет, Лер, хорошо, что ты пришла. Хотела с тобой повидаться. А то в последний раз все как-то скомканно получилось, — начала было говорить Ольга, но Руфа ее перебила:

— Девочки, Маша будет убирать со стола, я подам десерт, а вы мойте посуду.

Мы принялись за дело. Оказавшись наедине в небольшом кухонном пространстве, вяло перекидывались репликами и никак не могли перейти что-то разделявшее нас.

— Лера, я буду, наверное, поступать в театральный, — неожиданно сказала Ольга.

— Да? На театроведческий или постановочный?

Я помнила, что подруга хорошо рисует.

— Нет. В том то и дело, что на актерский, — шепотом раскрыла важный секрет приятельница. — Но, кроме Руфы, этого никто не знает.

— А почему? Твои разве против?

— Точно не знаю, но у меня есть подозрение, что да. Не хочу лишних нервов.

Я не стала рассказывать свою аналогичную историю, так как еще не решила, что стану говорить маме. Из прихожей послышались приглушенные голоса.

— Руфина Константиновна, — басил мой сосед по столу, — думаю, нам стоит попытаться. Надо пробовать. Он недолго продержится на таком надрыве. Ему нужна очень серьезная поддержка.

— Может, он что-нибудь вам сказал? Почему молчит? Почему не ищет оправдания?

— Ничего определенного. Только то, что у него есть веские причины ни о чем не говорить. Никому. Он должен сам во всем разобраться. А вот в чем — не знаю.

— Может, мне стоит к нему съездить?

— Не думаю. Ему очень тяжело видеться с вами и ничего не говорить. Возможно, ему лучше одному, пока он не разберется. Но вызволить его надо. Так что ищите улики, а я помогу.

После мгновенной тишины хлопнула входная дверь и озабоченная Руфа вернулась на кухню.

— Девочки, пойдемте к столу пить чай.

— Да вы же его еще не накрыли, — проворчала Маша.

Руфина рассеянно кивнула, и Маша, поняв, что хозяйка «не в себе», пошла сама «устраивать сладкое». Мы с Олькой отправились следом. В комнате по-прежнему было шумно и дымно. Посидев еще полчаса, я собралась уходить. Заглянув на кухню, я обнаружила хозяйку, пишущую что-то на листке.

— На, это Митин адрес, — сказала Руфа, протягивая мне листок. — Если станешь писать, передай, что у нас все хорошо. Подробности ни к чему, зачем его волновать.

— Так ведь я и не знаю ничего. Вы же не рассказываете. И меня это очень, ну так сказать…

— Раздражает. Лерочка, это долгий разговор, не сейчас, — мягко проговорила Руфа.

— Ну вот, опять. Я же чувствую, что происходит что-то ненормальное, неправильное. Я волнуюсь. А помочь не могу.

— Перестань ныть! — сухо одернула меня старая дама. — Я же тебе ясно сказала, что пока мне нечего сообщить. Если понадобится твоя помощь, я обязательно обращусь, уж не сомневайся.

Я хорошо помню тот странный вечер с удалым весельем сидящих за столом и жутковатой аурой тревоги и беспомощности на кухне. Мне казалось тогда, что мы все ходим где-то рядом с истиной. И даже кто-то из присутствующих ею владеет. Но кто? И почему этот кто-то ее скрывает от всех? Пир во время чумы — именно эти слова пришли мне в голову, когда я покидала дом своей престарелой приятельницы.

Я поняла, что дальнейшие расспросы абсолютно бессмысленны, и предпочла ретироваться до лучших времен. Маша копошилась в соседней с прихожей комнате и гневно причитала, что гости-то скоро уйдут и останется только грязь, дым и…

— И какое может быть веселье, если человек в тюрьме. В доме повешеного не говорят о веревке, — были последние слова, услышанные мной, когда я прикрывала входную дверь.

Прелестные песни, которые пели гости, были слышны и во дворе. Слова из-за отдаленности сливались и становились похожими на иностранный язык. От этого казалось, что я нахожусь где-то в прекрасной Италии, и Митя плывет вместе со мной по каналам.

— А есть в Милане вода и гондолы? — вслух спросила я.

И сама себе ответила:

— Кажется, это в Венеции.

— Безусловно, — тихо засмеялись рядом со мной.

Вскрикнув от неожиданности, я увидела моего соседа по столу.

— Нехорошо подслушивать, — укорила я противного мужика.

— А разговаривать вслух хорошо. У вас это часто бывает? — дразнил меня дядька.

— Это не ваше дело. Что вы здесь делаете? Вы кого-то ждете?

— Возможно. Вообще-то нет. Я просто давно не гулял по старым московским дворам. Вот стою, дышу. Можно?

— Почему вы меня спрашиваете? Я не против, — не нашла я более умного ответа.

— Давайте познакомимся. Меня зовут Андрей Сергеевич.

— Это потрясающе, — вскинув голову, сказала я, — но вряд ли мы еще когда-нибудь встретимся, и кроме того, мама учила меня не знакомиться на улице.

— Вы надменная, да? Это пройдет. А увидимся мы обязательно. Все возвращается на круги своя.

— В каком смысле?

Меня раздражал его поучающий тон.

— В любом, но тебе это пока недоступно. А ты действительно занятная девочка, Лера, — продолжал веселиться дядечка.

— Ну вот и здорово. Вы физиономист. Так быстро людей раскусываете.

— Это не мое мнение, орешек.

— А чье?

— Давай я тебя провожу. Все равно гуляю. А так сохраннее будет.

Намечалась странная традиция — меня берутся провожать малознакомые люди. Только этот фрукт вряд ли станет моим другом. Не нашего поля ягода. Я перекинулась всего несколькими фразами с незнакомцем, а у меня уже сложилось мнение, что нам будет трудно найти общий язык. Правда, он его и не искал. Мы шли молча, и чувствовала я себя неуютно, так как все время ощущала пристальный насмешливый взгляд из-под дорогой шапки. Меня это напрягало, и я умышленно пошла быстрее, чтобы поскорее расстаться с компаньоном.

— Пути Господни неисповедимы, — неизвестно зачем произнес Андрей Сергеевич крылатую фразу.