Боря + Лена = Л... - Вера и Марина Воробей Страница 24

– Ален!

Она его не слышала.

– Да я бы лучше на Тверскую пошла, чем в чужой карман полезла!

Борька дернулся, будто пощечину получил.

– Не смей так говорить! – Он шагнул к ней с искаженным лицом.

Лена вытянула вперед руку, и между ними возникла невидимая стена.

– Не подходи ко мне. Между нами все кончено! Кончено! Мамочка твоя права, я тебе не подхожу! Ты чистенький, а я… – Борька врос в пол: не дай бог, эта глупышка сейчас при ребятах сорвется! Бог внял его молитвам. – Я… – У Лены из глаз брызнули слезы, и тут она резко произнесла: – Только вот что я тебе скажу: все было с точностью до наоборот. Это я тогда вошла в учительскую, меня Кошка вызвала за жизнь мою сиротскую побеседовать! А он… – Лена смахнула слезы ладонью и указала на Юрку пальцем. – Он у Машиного стола топтался. Я сомневалась, мучилась, тебе боялась рассказать. Как же – твой друг! А теперь поняла! Это ты украл деньги. Украл и, испугавшись, решил свалить на меня.

Борька оцепенел. Какое-то время он только смотрел на Лену, с тоской замечая, как тяжело она дышит, как гаснут ее глаза, как в них вместо гнева появляется потерянность, словно она никак не может понять: как такое могло случиться с ней. И почему именно с ней?

«Нужно что-то делать! Немедленно!» – пронеслось в мозгу. Но стоило ему пошевелиться, как она ожила, встревоженно огляделась и бросилась вон из кабинета.

Он должен был ее догнать! Извиниться, упасть ей в ноги и молить о прощении, потому что знал: она сказала правду, а солгал Юрка. Достаточно было взглянуть на его бледное лицо и трясущиеся губы. Но вначале, прежде чем валяться в ногах у Алены, Борьке необходимо было разобраться с этой гнидой, которую он считал другом.

Колька и Борька, не сговариваясь, стали сходиться к Юрке с разных сторон. Он начал отступать, но очень скоро оказался припертым к стене.

– Вы ничего не докажете. – Его шепот напоминал шипение змеи.

– А мы и не станем этим заниматься. – Борька засучивал рукава, так, для острастки. Колька последовал его примеру. – Отвечай, зачем бабки понадобились?

Юрка сломался сразу:

– Влип по-крупному. Втянул меня в дурную компанию мой новый приятель. – Метелкин нервно постукивал зубами. – Те сначала травку предложили, потом в картишки перекинуться. В общем, я за неделю столько просадил, что дома меня на сухой паек посадили. А меня засосало это болото, понимаешь, Борь, в долг стал играть. Это ведь как зараза, как наркотик, раз попробовал, и хочется еще, и с каждым разом больше и больше. – Юрка тяжело сглотнул. – А тут на меня конкретно наехали. На счетчик поставили, сказали: «Бабки ищи. Они тебе в любом случае понадобятся – или нам отдашь в срок, или на лекарства сгодятся». Вот тебе вся правда. – Он опустил глаза и тихо добавил: – Если хочешь знать, я и сам себя подлецом чувствую.

– Сейчас от жалости разрыдаюсь, – сказал Борька с сарказмом. – Прямо шекспировский Макбет: «Я так увяз в кровавой тине, что легче мне вперед шагать, чем по трясине возвращаться вспять!»

Спустя полчаса вопрос был решен. Юрка должен был пойти домой и все рассказать родителям. Для верности с ним отправился Колька. Там папа с мамой башковитые – они придумают, как красиво разрулить ситуацию. У Юрки выбора не было. Запутался парень, и Борька, как ни странно, чувствовал свою вину перед ним. Но это чувство вины не шло ни в какое сравнение с тем, которое он испытывал, когда думал об Алене.

Почему-то он был уверен, что сможет быстро помириться с ней, разобравшись со всеми недоразумениями и обидами. Наверное, считал, что все хорошее, что было между ними, легко перевесит его секундную слабость. Он ошибся. Алена избегала его, и так умело, что вот уже четыре дня, включая выходные, он не может остаться с ней наедине.

В школу она не приходила. В больнице, когда он дождался ее у входа, сказала: «Уходи». И он ушел, рядом была надувшаяся Катька. Она все равно бы не дала поговорить. Да и вид у Лены был непреклонный. Он знал, когда она так смотрит, так говорит, бесполезно даже пытаться что-то сделать. К телефону подходила все та же Катерина и отвечала, что Лена с ним говорить не хочет. И от себя добавляла тихо, в трубку: «Она на тебя обиделась за что-то и плачет, когда рисует твоими карандашами». Дверь в ее квартиру была для него крепко заперта. Борька весь извелся. У него начало крышу сносить от вынужденного бездействия. И тут у него появилась, как ему тогда казалось, здравая мысль. Он взял записную книжку и пошел к телефону.