Рейтинг любви - Ирина Голицына Страница 24

В студию она влетела за семь минут до эфира.

У пульта, как голуби, голова к голове сидели режиссер Анкундинов и звукорежиссер Галя Зосимова.

У Анкундинова была внешность опереточного героя: узкие плечи, смоляные, расчесанные на прямой пробор волосы, лукообразные, красные, капризные губы. Все на «Утреннем брысе» знали, что он – нервная, творческая личность, что у него бурная личная жизнь – десятки незавершенных романов на стороне, что он любит сыр «Дор блю» и жить не может без своей жены Томочки. Томочка однажды появилась в ресторане, когда радиостанция корпоративно праздновала очередной Новый год. Ничего особенного в ней сотрудники радиостанции не заметили: маленькая, кругленькая, с прической, которую только что оплатила в салоне, глаза навыкате, костюм, купленный у китайцев на рынке… Но Анкундинов не отходил от жены ни на полшага, шептал ей на ухо нежности, которые она воспринимала с пустым лицом.

У режиссера Анкундинова была мечта: поставить радиоспектакль «Алло!» в десяти частях. Он жаждал озвучить с помощью ведущих артистов текущей эпохи телефонную книгу Москвы. Да так, чтобы слушатели, сидя у приемников, плакали и смеялись, как дети…

А вот звукорежиссер Галя Зосимова слыла на радиостанции более загадочной личностью, чем Анкундинов, Мишка Розенберг и даже Алесь Валерьевич вместе взятые. Она была женщиной-серым кардиналом, женщиной-спасательным кругом, той, вокруг которой, если она пожелает, будет крутиться стар и млад, продюсер и редактор, курьер и шеф.

Галя Зосимова ни с кем не дружила по принципу «не разлей вода», не болтала по душам в баре за бокалом коктейля, не шла с перекошенным ртом на приступ временного прилавка во время распродаж.

Галя обладала лучистыми, мудрыми глазами, плавной походкой сытой пантеры, меткими суждениями о процессах, происходящих в мире и на радиостанции.

Что интересно: именно ей первой представляли своих бойфрендов и женихов сотрудницы радиостанции, именно ей и только ей мужчины «Утреннего брыся» доверяли сердечные, лирические, драматические тайны. А что творилось у нее дома, как к ней относится муж – молодой человек с льняными волосами и васильковыми глазами по имени Гендрюс, похожий на европейского инфанта, не знал никто. Если Зосимову спрашивали: «Как твой Гендрюс?», в ответ она молча улыбалась. Улыбка эта была без оттенков – ни печальная, ни задорная, ни светская, ни разочарованная. Удивительная никакая улыбка.

Лилия Горная не могла забыть, как впервые увидела Зосимову. Шла какая-то ноябрьская вечеринка, к стеклам студии лип скользкий снег, настроение у собравшихся было грустное, переходное из осени в зиму. Пили портвейн, закусывая плавленым сыром «Виола». Тоска московская.

Вдруг с треском открылась дверь, на пороге появилась женщина в пестром крепдешиновом платье. На ногах – туфли на высоченных каблуках, которые то и дело подворачивались. Веселая женщина ворвалась в студию, от нее пахло цветами и шоколадом. Сзади шел улыбающийся Гендрюс с ящиком шампанского.

За полчаса Галя Зосимова (а это была, конечно, она) напоила скучный народ шампанским, начались сумасшедшие пляски, смех, радость повисла в воздухе. А звукорежиссер также внезапно, как пришла, внезапно исчезла, исчез и неотразимый Гендрюс. Откуда они явились, что праздновали, зачем возникли на вечеринке без приглашения, не знал никто, но после их ухода осталось ощущение, что радиостанцию посетило ушедшее лето.

Зосимова запросто могла стать королевой «Утреннего брыся», первой дамой на главных ролях, но она не добивалась этого. Ей хотелось жить в тени, и она жила так, как ей хотелось.

Итак, режиссер Анкундинов и звукорежиссер Галя Зосимова сидели рядышком, как голубки. Они воровато оглянулись на дверь, когда та хлопнула: перед ними среди кипы бумаг стояли два одноразовых поллитровых стакана с надписью «Суп „Knorr“.

– Видишь, как замаскировались? – доверительно сообщила Зосимова. – Если кто спросит, что пьете, я отвечу: «Суп холодный, горим на работе!»

Галя достала из-под пульта бутылку шампанского и плеснула себе и Анкундинову в «Knorr» внушительные порции брюта.

– Ты что, забыла – эфир не должен молчать! – рявкнул режиссер Лилии Горной. – Я с тобой инсульт получу или поседею во всех местах разом!

Глаза у Анкудинова были напряженные, красные, как у кролика перед казнью. Конечно, он переживал, бедный Анкундинов, что радиоведущая не придет, надо будет ставить повтор «Перьев и судей», потом объясняться с начальством, мямлить и блеять оправдания, но видя перед собой опоздавшую радиозвезду, как Афродиту, рожденную из пены, постепенно отмякал, оттаивал. Громы и молнии миновали его пока слегка затуманенную алкоголем голову, а кроличьи глаза меняли выражение. Через пятнадцать секунд на Лилию смотрел не обреченный грызун, а гордый лев.

– Мар-рш к микр-рофонам, – рыкнул он. – Текст с собой?

– Ага, – выдохнула Лилия, исчезая за дверью студии.

Она уселась в удобное кресло, надела наушники, достала три листочка, которые сунула полтора часа назад в сумочку, взглянула через стекло на Анкундинова и Зосимову: они остались там, в аппаратной, в шумном мире, в суете, дурацких заморочках. Она же – королева эфира, неотразимая радиозвезда – парила теперь мысленно над планетой Земля – городами и весями, морями и реками, островами и горами, готовая в любую минуту открыть рот и доверительно сообщить своим слушателям:

– Здравствуйте! С вами – Лилия Горная.

Лилия знала: сейчас радиоприемники включили ее папа-фанат и хлопотливая мама, муж Барашек, Зойка Гонсалес-Поплавкова, австралийский поклонник, каждый вечер присылающий ей по электронной почте два русских слова с двумя ошибками: «Спакойной нотчи!» И король далекой африканской страны, предлагавший ей руку и сердце через переводчика. Бедняга, наверное, грустит сейчас у дорогущей радиоаппратуры в летнем дворце из бамбука, ожидая услышать ее, Лилин голос.

Вне всякого сомнения, ее приготовились слушать бабушки и дедушки, мальчики и девочки, охранники во всех офисах России, оставив разгадывание газетных кроссвордов на потом. Наверное, сейчас нервно нащупывает волны эфира бог-путешественник Федор Конюхов, наплевав на шторм и очередное почечное недомогание.

Депутаты Госдумы столпились в просторной курилке с мраморными полами и рвут из рук друг друга японский приемничек. Победил господин Жириновский, он прижал трофей к уху, и по его лицу расплывается медленное блаженство, такое, как появляется у детей, когда они смакуют мороженое.

Кто знает, может, сам Владимир Владимирович, мчаясь сию минуту по Рублевскому шоссе в бронированном лимузине, попросил телохранителя найти в эфире «Перья и судьбы»… Неужели он, мужчина с тремя харизмами, сделает выбор в пользу молодежной радиостанции «Коньки и лыжи», где с утра до утра усердствуют намакияженные куколки «Тату», поющие плохие рифмы и скользкие мысли? Нет, Владимир Владимирович со всем народом страны, он – наш человек. Он – человек Лилии Горной…

В наушниках затрещало, зашелестело, меланхоличный голос Гали Зосимовой произнес: