Так задумано свыше - Джулия Тиммон Страница 24

Просыпаюсь ни свет ни заря с камнем на сердце и до девяти часов маюсь, слоняясь по квартире из угла в угол. Быть может, рановато звонить человеку в это время, тем более в воскресенье, но я предполагаю, что рекламная группа Эдвина работает здесь без выходных, а в будни он, судя по всему, встает куда раньше девяти.

Продумываю, что скажу, глубоко вздыхаю, даже закрываю глаза и взываю о помощи к божественным силам. И лишь после этого звоню.

— Алло? — сдержанно отвечает Эдвин после второго гудка.

Задумываюсь о том, узнал ли он высветившийся на экране номер. Прочищаю горло.

— Здравствуй. Это… Кэтлин.

— Кэтлин или Кэти? — ровно спрашивает Эдвин, в чем я улавливаю издевку.

— Кэтлин, — тихим, полным раскаяния голосом говорю я.

— Здравствуй, Кэтлин, — бесстрастно произносит Эдвин.

У меня холодеет душа. Такое чувство, что парень, с которым я ужинала вчера в гостиничном ресторане, и человек, что ответил на мой звонок, совершенно разные люди. Нет, говорю я себе. Просто он обижен, и неспроста. Надо растопить лед его обиды — и ради этого придется все объяснить, повиниться, пусть даже унизиться.

— Послушай, то, что произошло…

— Не стоит, — прерывает меня Эдвин.

— Нет, ты должен знать правду.

— Я ее уже знаю. — Его тон неумолим, что не на шутку меня пугает.

— Откуда ты ее можешь знать? — У меня вырывается нервный смешок, что звучит ужасно глупо.

— Есть вещи, которые понятны и дураку, — многозначительно произносит Эдвин.

Господи! Я представляла себе эту беседу совсем иначе. И почему, когда рисуешь нелегкие объяснения в воображении, полагаешь, что говорить будешь в основном ты, а собеседник больше слушать и, разумеется, все понимать?

— Когда я назвала тебя дураком, я совсем не это имела в виду, — чуть не плача, тараторю я. — Я это в противоположном… в положительном смысле…

— Кэтлин, я же сказал: тебе вовсе незачем оправдываться. Я допустил чудовищную ошибку, когда втемяшил себе в голову, что мне нужна только ты.

Я в ужасе распахиваю наполненные слезами глаза. Губы дрожат.

— То есть… как?

— Вот так, — твердо отвечает Эдвин.

Можно было бы сейчас же прервать связь, выплакаться, начать жить без дурацких надежд и по возможности без воспоминаний об Эдвине, но меня охватывает неукротимая жажда бороться. Моргаю, прогоняя из глаз слезы, и набираю полную грудь воздуха, чтобы говорить уверенным, не дрожащим голосом.

— Эдвин, я прекрасно понимаю, что ты рассердился…

— Рассердился? — перебивает меня он. — Ты так это называешь? Да будет тебе известно, сердятся, когда застревают в пробке и опаздывают на важные переговоры или когда сталкиваются, например, с необязательностью либо глупостью, в данном же случае…

На сей раз я прерываю его.

— Хорошо, я выбрала не то слово. Ты не рассердился, а взбесился, и понятно почему, но, позволь, я расскажу, как так вышло. — Я вдруг чувствую, что мой боевой дух иссяк и что следует отложить разговор на потом, когда я соберусь с силами. Вздыхаю. — Может, встретимся?

— Нет, — отрезает Эдвин.

Не верю своим ушам.

— Ты… сегодня занят?

— Я занят и сегодня, и завтра, и всю оставшуюся жизнь, — отчеканивает Эдвин. — Точнее, занят для тебя, для любого напоминания об этой проклятой истории.

— Проклятой? — жалобным голосом спрашиваю я.

— Теперь — да, после всего этого цирка иначе ее не назовешь!

— Это был не цирк! — с мольбой пощадить меня восклицаю я. — Я просто…

— Устроила представление для себя и подружки! — гневно договаривает Эдвин. — А в прошлый раз где она пряталась, а? Приехала с тобой в багажнике? Или заранее явилась на съемочную площадку и затаилась под забором?

— Перестань, — прошу я. — В прошлый раз Мэгги вообще не было. А вчера… Это я попросила ее, чтобы… — Запинаюсь. Надо рассказать все с самого начала, иначе картина получится искаженной, что лишь усугубит мое и без того плачевное положение. — Пожалуйста, дай мне шанс.

Эдвин не отвечает.

— Давай встретимся, — предлагаю я, неверно истолковав его молчание и чуть воспрянув духом.

— Нет, — спокойным, но убийственно категоричным тоном говорит Эдвин.

— Но почему?! — кричу я, тряся перед собою рукой, будто он может меня видеть.