Что надеть для обольщения - Сари Робинс Страница 24

У Эдвины тоскливо засосало под ложечкой.

После того как слуга удалился, Фанни показала на стул:

– Прошу вас, Эдвина. Можно мне так вас называть?

В сложившихся обстоятельствах у Эдвины едва ли был выбор.

– Да, конечно, – сказала она и покорно села на стул.

Фанни встала у Эдвины за спиной и начала вынимать шпильки из ее прически. От запаха розовых духов Фанни у Эдвины защипало в носу.

– Волосы у вас действительно роскошные, – заметила Эдвина.

– Не стоит кривить душой, мисс… Фанни. Я сама знаю, что красавицей меня не назовешь.

Фанни выпрямилась, продолжая держать в руках шпильки.

– С чего вы взяли? Кто вам это сказал?

– Ну… Все так говорят… Из всей нашей семьи только моя сестра уродилась красивой.

– Послушать вас – так вся красота, которая выпала на долю вашей семьи, досталась исключительно вашей сестре! – с негодованием заметила Фанни, сверкая глазами. – Сама эта мысль кажется мне нелепой.

– Но Адриана и в самом деле просто прелестна. У нее длинные золотистые волосы, ярко-синие глаза, дерзкий вздернутый носик. – Эдвина смущенно потрогала свой нос, который нельзя было назвать маленьким. – Вот она в самом деле совершенная английская роза.

– Забудьте об этом. Такого понятия не существует. В англичанах перемешано много кровей. – Фанни сделала неопределенный жест рукой. – После всех этих иноземных вторжений и войн трудно представить, что существует хоть один род, где не было смешанных браков по меньшей мере в десятом колене.

Эдвина не могла удержаться от улыбки.

– Только не вздумайте произносить нечто подобное в присутствии моего батюшки. Он превозносит чистоту нашего древнего, не испорченного чуждыми кровями рода.

Фанни презрительно фыркнула.

– Мне жаль было бы его разочаровывать, но его родословная кажется чем-то необыкновенным только потому, что он ее отслеживает. – Судя по тону Фанни, было непохоже, что ей на самом деле хоть чуточку жаль. – Взгляните повнимательнее в основание вашего фамильного древа и во все его ответвления – и вы заметите, так сказать, «отклонения от чистоты породы».

– Согласна. Когда речь заходит о чистоте родословной, мой отец становится очень… близорук. Но он, безусловно, не единственный в Англии, кто печется о святости понятия «английская голубая кровь».

Фанни рассмеялась:

– Боже мой! «Чистота крови», «совершенная английская роза»! Что за вздор! Все это не что иное, как иллюзия, созданная людьми, которые желают подчеркнуть исключительность верхушки общества и сами решают, кого принимать в свой круг, а кого – нет. – Она улыбнулась. – Но создание иллюзии – это тоже мой конек, и скоро вы в этом убедитесь.

Отложив в сторону шпильки, Фанни запустила пальцы в прическу Эдвины и освободила волосы от тугого шиньона. Густые пряди упали на плечи.

– Гм… – пробормотала Фанни, поджав алые губки. – А теперь скажите мне, что вы видите в зеркале.

Эдвина тяжело вздохнула и стала критически рассматривать свое отражение.

– Глаза черные, как угли. Кожа, как крестьянский сыр…

– Сейчас я раскрою вам одну страшную тайну, – проговорила Фанни. – Быть красивой – это всего лишь фокус, ловкий трюк. И половина успеха этого фокуса – поверить самой в то, что ты красива.

– Но как быть, если это не соответствует действительности?

– Ш-ш! Вне всяких сомнений, это правда! Правда чистейшей воды! И вы должны быть твердо уверены в том, что в самом деле красивы. А теперь, – медленно проговорила Фанни, – закройте глаза, расслабьтесь и расскажите мне о том мужчине.

На секунду Эдвина замерла. У нее учащенно заколотилось сердце. Неужели доктор Уиннер рассказал Фанни о шантажисте?

– Я слыхала, он писаный красавчик, – заметила Фанни. – Конечно, мне не выпало счастье знать его лично…

У Эдвины отлегло от сердца.

– Ах, вы о Прескотте… – рассеянно пробормотала она.

Фанни на секунду остановилась.

– О ком же еще я могу вас спрашивать?

В горле у Эдвины встал комок.

– Конечно, ни о ком другом вы не можете меня спрашивать. – «Не забудь, все должны думать, что ты влюблена в него», – напомнила она себе. – Ну… он очень красивый…

– Ясное дело. Это само собой разумеется. Меня интересуют подробности, мелкие детали. И пожалуйста, закройте глаза.

Эдвина послушно закрыла глаза и представила, каким был вчера Прескотт в их женском клубе. Вдумчивым и понимающим, глубоко проникающим в душу другого человека. Он, безусловно, обладает тактом опытного дипломата. Когда Прескотт сидел вчера в библиотеке общества и пил чай, он держался так естественно и непринужденно, что можно было подумать, что он был здесь своим. Прескотт так деликатно вел беседу, обходя острые углы, что больше не возникало никаких конфликтов.

– Он просто настоящий мастер…

– Мастер?.. – переспросила Фанни.

Эдвина открыла глаза и удивленно захлопала ресницами. Боже! Неужели она произнесла это вслух? Фанни понимающе улыбнулась.

– Расскажите мне, как он выглядит. Какое у него лицо. Руки… Закройте глаза, я хочу сделать вам сюрприз.

Эдвина снова закрыла глаза и облизнула губы.

– Ну… ах… Его волосы красивого каштанового цвета с легким медным оттенком. Волнистые. Такие восхитительные рыжевато-каштановые волны…

Эдвине было приятно, когда Фанни массировала ей голову и колдовала над прической. Руки и ноги у Эдвины стали тяжелыми. Она откинулась на спинку стула и вздохнула.

– Его глаза сверкают, как изумруды на солнце. – «И от его взгляда у меня перехватывает дыхание». – Особенно когда он сердится.

Фанни на мгновение остановилась.

– Майкл – доктор Уиннер – упоминал, что у него вспыльчивый характер. Надеюсь, он никогда не поднимал на вас руку?

– О нет, ну что вы! Сомневаюсь, что он на такое способен. Он совсем не такой человек.

– Это хорошо. Я таких терпеть не могу. – Фанни продолжала свои манипуляции. – Он высокий? Кажется, я слышала, что его отец занимался физическим трудом. У таких людей хорошо развита мускулатура…

Продолжая держать глаза закрытыми, Эдвина нахмурилась:

– Никто точно не знает о его настоящем происхождении. Одни говорят, что его мать была прачкой, а отец – лорд – умер, оставив все состояние своим законнорожденным сыновьям. Другие рассказывают, что он – побочный сын герцога. Некоторые утверждают, что он из семьи торговцев, которые разорились и умерли от болезни легких.

– Гм… Майкл говорит, что директор Данн никогда не настаивал, чтобы дети рассказывали о себе все. Он считал, что лучше ребятам оставить в прошлом то, что с ними происходило раньше. Поэтому, возможно, мистер Дивейн – единственный, кто знает о себе всю правду до конца?