Любимая муза Карла Брюллова - Елена Арсеньева Страница 24

И она махнула в сторону, куда-то туда, где между черепичными крышами моталось по ветру белье, развешанное для просушки. Дома там стояли стена к стене, дворов при них не имелось – едва можно было различить какие-то закоулки, что-то вроде полутемных каменных колодцев…

Где-то там находился и дом злополучной Аделаиды.

– Ах да! – воскликнула Юлия громко. – Я и позабыла!

И она быстро перекрестилась, обратившись к вершине церкви Тринита де Монти.

Сен-При глянул почти в ужасе.

Как забыла? Забыла, зачем они сюда пришли?!

Да, забыла…

Это было вполне в ее духе!

Она жила одной минутой, не жалея о прошлом, не заглядывая в будущее, исступленно наслаждаясь настоящим.

– Ну что ж, идем, раз пришли! – сказала Юлия и повлекла Сен-При к группе девушек, которые толпились на узком тротуарчике. По обе стороны квартала улицу перегородили козлами – чтобы веттурини не направляли свои экипажи мимо дома, где лежит несчастная покойница.

По пути Юлия заявила, что хочет купить цветов. Стоило ей это сказать, как многочисленные цветочницы с корзинками роз бросились к ней и принялись наперебой расхваливать свой товар. Каждый букетик стоил двадцать чентезимо. Чтобы ни одной девушке не было обидно, Юлия купила по букету у каждой из них и, чтобы не уколоться о шипы, обернула цветы своей тонкой черной шалью, которую прихватила в знак почтения к похоронам. Теперь она осталась в одном платье, по обыкновению алом, но солнце так палило, что было почти жарко.

– Ты не хочешь снять сюртук? – весело спросила Юлия, но Эммануила все время знобило (не зря его так охотно отпустили в Италию – здоровье поправлять!), да и неприлично было бы остаться на улице в одной рубашке. Он качнул головой.

Все девушки, пришедшие проводить Аделаиду, в знак траура покрыли головы черными косыночками, но это не затмевало яркости их наряда: цветные юбки, цветные передники, белоснежные сорочки, алые или черные вышитые короткие безрукавки…

– Какие красотки, верно? – прошептала Юлия, но Сен-При пожал плечами:

– Может быть, если бы я увидел их в окружении пейзажа их родных деревень, они были бы красивы, но разве ты не видишь, что город уже растлил их?

Ему и в самом деле казалось, что на каждом этом молодом лице лежит выражение какой-то нахально-вульгарной развязности, какого-то холодного бесстыдства. У девушек были откровенно бесстыжие глаза, будто у женщин определенного пошиба. Да такими они и были, продавая свою красоту за деньги. Свои черные глаза, свои черные волосы, свои яркие губы, свои оливковые, точеные лица…

Судя по рассказам Юлии, они позировали художникам на лестнице, однако могли отправиться и в их мастерские, а там… Понятно, что происходило там, и судьба Аделаиды Демулен была тому подтверждением!

– Нужно отнести на гроб цветы, – пробормотала Юлия. – Ты пойдешь со мной или подождешь здесь?

Сен-При с ужасом взглянул на свою неугомонную возлюбленную. Неужели она войдет в этот мрачный дом, откуда слышны истошные крики плакальщиц, которым время от времени вторит собравшаяся на улице стайка натурщиц?.. Какой-то брат Христов в коричневом плаще с капюшоном пытался войти и утихомирить грешников, оплакивающих грешницу, однако его быстро и без всякого уважения выставили, да так, что он упал на мостовую и никак не мог подняться.

Сен-При подошел к нему и протянул руку, чтобы помочь встать. Исхудалое лицо монаха было искажено болью и ожесточением.

– Подите к черту! – проворчал он, отталкивая руку Сен-При, потом кое-как поднялся, подобрал полы рясы и кинулся прочь, громко прищелкивая по стертым камням веревочными сандалиями. На углу обернулся и крикнул: – В преисподнюю! Всем вам место в преисподней!

Толпа проводила его гоготом, который долго не стихал, словно все забыли, что собрались на проводы покойницы.

Сен-При огляделся. Хохочущие лица, на которых лежали мрачные тени высоких домов и нависших крыш, показались ему так ужасны, словно он и впрямь оказался в преисподней. И одним из прислужников сатаны почудилась фигура высокой женщины в алом платье. Он вспомнил, как Юлия появилась в Павловских казармах… С тех пор ее пристрастие к алому цвету не изменилось. И лицо ее было так же прекрасно, но сейчас на нем лежал отпечаток какого-то почти неприличного возбуждения.

Цветов при ней уже не было.

Юлия подхватила Сен-При под руку и повлекла за собой. Она была чуть выше его ростом, к тому же он очень исхудал в последнее время, и сейчас вдруг показался себе какой-то полудохлой, парализованной мухой, которую тащит в свое гнездо оса, чтобы там сожрать, когда придет охота.

– Девушка, похоже, была очень красива, но сейчас она выглядит ужасно, – быстро, оживленно и громко говорила Юлия, словно обсуждала некую картину или театральную премьеру. – Удивляюсь отсутствию какого бы то ни было чувства красоты у ее родственников. Выставить напоказ это зеленое, распухшее лицо… Я покрыла ее своей шалью и осыпала розами. Так она выглядит гораздо красивее.

Сен-При вдруг затрясло от омерзения. Он попытался вырвать свою руку, но Юлия, стремительно идущая вперед, этого даже не заметила.

– Но самое главное, – громко говорила она, – я узнала имя того художника, из-за которого она утопилась. Он в самом деле русский, его зовут Карл Брюллов. Кажется, я слышала о каком-то скандале – еще в России – в связи с этим именем… Речь шла вроде бы о картине для императорской семьи…

В эту минуту в церкви Трините де Монти зазвонили колокола.

– Ах, – воскликнула Юлия, – имя этого художника похоже на колокольный звон!

И она пропела своим чудным, колдовским, чарующим голосом в унисон ударам колокола:

– Карл! Брюл-л-л-ов!

Сен-При вслушался. В самом деле, похоже!

А еще похоже на похоронный звон…

Очень может быть, кому-то показалось бы: это звон по бедняжке Аделаиде, покойнице, – но Сен-При отчего-то был совершенно уверен, что колокол звонит по нему, по его будущему, когда выпевает:

– Карл! Брюл-л-л-ов! Карл! Брюл-л-лов!..