Деревянное море - Джонатан Кэрролл Страница 24

— Na,wasist? [1]

— В чем проблема, господин полицейский? — Возможно, потому, что ответил я по-английски и, ни мгновения не колеблясь, встретил его взгляд, выражение на его лице сменилось на угрюмое и туповатое — дрянное сочетание, когда из двух общающихся один — полицейский и этот один — не ты.

Он ответил на ломаном английском из разговорника.

— Что вы кричать? Не разрешается так кричать в Ви-ина.

— Но я и не кричу. Просто зову внука. — И я указал на Младшего. Я надеялся, что коп заметит семейное сходство. Малыш пожал плечами. Коп поджал губы, и щетина его усов забралась в ноздри. Боковым зрением я заметил, что к нам на всех парах спешит Гас Гулд. Видно, решил, что я совсем уж рехнулся.

На именной табличке копа значилось: «Люмплекер». Мне понадобилась минута, чтобы это переварить, а потом я едва удержался, чтобы не расхохотаться.

— Полицейский Люмплекер?

— Ja? [2]

— Какой сейчас год?

— Вittе? [3]

— Год. Этот год, сейчас. Какой сегодня год?

Люмплекер лупанул меня тяжелым взглядом, словно говоря: не валяй-ка дурака.

— Я вас не понимаю. По-английски плохо говорить. Вот ваш друг. Можете у него спрашивать ваши вопросы.

— Пошли, Фрэнни, нам нужно в кафе.

Гас легонько толкнул меня в бедро, одарив патрульного Люмпи желтозубой улыбкой. Один из зевак в кожаных шортах и зеленых гольфах спросил:

— Wasistmitihm? [4]

Коп не преминул излить свое раздражение на ни в чем не повинного фрица и заорал на него по-немецки — как пулемет застрекотал. Мы с Гасом отчалили, не сказав даже «ауф видерзеен».

— Что это с вами сегодня, Фрэнни? Вы, часом, не того? Ничего такого сегодня не принимали?

Мой отец без конца задавал мне этот вопрос, когда я был мальчишкой, не вылезавшим из дерьма.

— Ты, часом, не того? — так он спрашивал. Надеялся, что если я колюсь, то хоть есть оправдание моему скверному поведению. А если он поможет мне «соскочить», то я снова приду в норму. Какое там! В то время я сам был хуже любого наркотика.

— Погоди-ка? Как это ты его видишь? — Я указал на Младшего, футах в десяти от нас.

Гас развернул жвачку и сунул в рот.

— Как я его вижу? А как же мне его не видеть?

Я догнал Младшего.

— Почему это он теперь тебя видит? В Крейнс-Вью ты мне говорил, что тебя никто не может видеть, кроме меня и кота.

— Потому что мы оба теперь не в своей временной нише. Мы принадлежим другой.

Стояла весна. Мимо нас скользили девушки в платьях цвета шербета, их духи дразнили обоняние влекущими ароматами. И хотя я был чертовски стар, мой нос оставался прежним. Пары бесцельно бродили туда-сюда, наслаждаясь приятной, теплой погодой. Уличные музыканты играли на самых разных инструментах — от классической гитары до музыкальной пилы.

Вена. Австрия. Моцарт. Фрейд. Винервальд. Захерторт. Я ни за что бы сюда не приехал даже в те времена, когда меня одолевала страсть к путешествиям, потому что этот город ничуть меня не волновал. Лондон — я там пробыл некоторое время. Париж. Мадрид. Другие экзотические места. Но Вена означала оперу, которую я ненавидел, встающие на дыбы лошади липпицанер наводили на меня тоску, вдобавок именно в этом городе Гитлер начал становиться Гитлером. Кому все это нужно? К тому же Джордж Дейлмвуд, который не преминул здесь побывать, говорил, что нигде не встречал таких недружелюбных, неприятных людей, как в Вене. Так какого же черта я тут торчу на старости лет? Да еще женатый на Сьюзен Джиннети.

— А вот и оперный театр. Я думал, он больше. На фотографиях он выглядел куда как больше.

Мы подошли к прославленному зданию, но я ровным счетом ничего не почувствовал. Считается, что сердце должно так и подпрыгнуть в груди, когда видишь воочию какую-нибудь из знаменитых достопримечательностей — Большой Каньон, Биг-Бен, Венский оперный. Но мое сердце в такие моменты давало задний ход, потому что оно терпеть не может, когда им командуют.

— Не забудьте, Фрэнни, у нас сегодня экскурсия по городу.

— Угу. Далеко еще до этого кафе?

— Ну, минут десять.

— Другой конец света!

Мое тело было как свинец, как глина, камень, дерево, как будто земное тяготение удвоилось; не тело, а дерьмо. Вот, значит, что такое быть старым? К чертям собачьим! Я хочу обменять себя на современную модель! Немедленно. И как только старики это терпят? Как им удается изо дня в день отрывать от земли свои негнущиеся, тяжелые как чугун ноги и переставлять их? Мои руки горели огнем из-за артрита, ноги были ледяными бог знает из-за чего. Казалось, все, кто нас обгонял, катились на роликах, но на самом деле они просто принимали свои молодые, здоровые тела как само собой разумеющееся. Мне хотелось идти быстрее, и передохнуть, и зарыдать от бессильной досады — все сразу.

— Эй, погодите-ка немного! Мне надо передохнуть.

Гас и малыш обменялись взглядами, но все же остановились. Мне хотелось прикончить обоих. Как они могут идти, когда я себя чувствую так, будто у меня на голове валун?

— Фрэнни, вы в порядке?

— Ни в каком я не в порядке. Погодите минуту.

— Не проблема, приятель.

— В этом киоске хот-доги продают? Что такое wurstel [5]?— Малыш указывал на маленький ларек неподалеку, стекла которого были украшены изображениями всевозможных разновидностей хот-догов. — Есть хочу. Куплю себе один.

Борясь с одышкой, я спросил, есть ли у него деньги.

— Не-а. Может, у тебя найдутся?

Ни чуточки не удивляясь, я сунул руку в карман и нащупал там целую стопку пластиковых карточек. Вынул их и стал разглядывать.

— Воспользуйтесь «визой», — подсказал Гас.

— Они что же, принимают карточки в киосках с хот-догами?

Он скорчил гримасу — не прикидывайся, мол, не настолько же ты глуп.

— Уж не пятидолларовой ли бумажкой хотите расплатиться? Когда вы в последний раз видели бумажные деньги?

— У меня тоже карточка есть. Такая же. Она у меня все время была. — Малыш помахал в воздухе розовой карточкой и двинул к киоску.