Добропорядочный распутник - Бронвин Скотт Страница 24

Он устало выдохнул, белое туманное облачко повисло в холодном вечернем воздухе. Эш успел замерзнуть. Невозможно было далее оставаться в одной рубашке. Он зябко потер руками обтянутые бриджами бедра и поднялся. Пришло время наконец сделать то, что он откладывал с самого своего прибытия. Войти в усыпальницу и отдать долг памяти покойного.

Его не покидало ощущение некоей безысходности при виде целой жизни, нашедшей отражение в трёх лапидарных строчках, вырезанных на камне: имя, титул, даты рождения и смерти. Даже войдя в мраморный мавзолей, он не избавился от этого чувства. Эш скользнул взглядом по датам в самом последнем ряду. Его отец, конечно, здесь. Место его упокоения отмечала мраморная мемориальная табличка, на которой были выбиты даты жизни: «7 февраля 1775 — 25 января 1834». Эш поднял руку и коснулся высеченных цифр, переживая ураганный всплеск эмоций. Он не приходил сюда раньше не потому, что ему все равно или он занят делами поместья и его живых обитателей. В конце концов, мертвые могли подождать. Они уже никуда не спешили… Нет, Эш не обманывал себя ложными объяснениями, понимал: стоит ему здесь появиться, он сорвется.

И он оказался прав.

Эш опустился на мраморную скамью и привалился спиной к стене. Он с трудом сидел, ощущая обжигающие уколы готовых пролиться слез, и наконец позволил себе сделать то, чего не допускал более десятка лет. Заплакал.

Эш плакал потому, что не успел попрощаться. Оплакивал Алекса, заброшенный дом, изувеченную руку и погибшие мечты, все, что могло свершиться в ином, воображаемом, лучшем мире — в мире, где его грезы становились явью, а отец и сын жили в согласии. Только выплакав все непролитые ранее слезы, он обретет мужество вновь столкнуться лицом к лицу с реальным, пусть и несовершенным миром.

Когда Эш вышел из усыпальницы, сгущались сумерки — его любимое время суток, когда день встречался с ночью. Солнечные лучи постепенно скрывались за линией горизонта, первые звезды пронзали бриллиантовым сиянием темную ткань небосклона. Он поднял глаза к небу, вздохнул и внезапно застыл на месте, ощутив чье-то присутствие.

Рефлексивным движением, доведенным до автоматизма за многие годы, проведенные в игорных притонах, Эш немедленно склонился, доставая спрятанный в сапоге нож. Он вложил его в ладонь и резко обнажил.

— Это я. — Со скамьи поднялась и выступила вперед темная фигура, чьи изящные очертания, несомненно, выдавали женщину.

— Нива. — Эш убрал нож. — Ты напугала меня. Я не ожидал здесь кого-нибудь встретить.

— Очевидно, так. — Она бросила неловкий взгляд на голенище сапога, куда Эш уже успел спрятать нож. — Когда вы не вернулись, я подумала, что вы можете замерзнуть, если слишком задержитесь.

Эш пожал плечами, надевая сюртук и одобрительно ощущая окутавшее его тепло.

— Спасибо. Как вы узнали, где я?

— Несложно догадаться, — мягко заметила она, опять разглядев гораздо больше того, что он хотел показать.

— Ваш отец был бы рад увидеть вас снова, — тихо проговорила Дженивра, когда они повернули обратно к дому. Она опиралась на его руку для равновесия, чтобы не споткнуться в сгущающейся темноте на неровной тропинке.

— Не могу с вами согласиться. Должно быть, я значительно ускорил его кончину своим поведением, — откровенно ответил Эш. — Думаю, живые порой более нуждаются в отпущении грехов, чем мертвые.

— Есть много способов получить отпущение.

Ее слова на мгновение остановили его. В голову пришла мысль, что, возможно, Дженивра понимает в утратах и прощении гораздо больше, чем могло показаться с первого взгляда. Конфликт между ними, спровоцированный отцом, затмил человеческие качества миссис Ральстон. А ведь она более чем простое физическое воплощение «пятидесяти одного процента», незнакомка, которой можно манипулировать.

— Так вот почему вы здесь? Стаффордшир стал вашим отпущением грехов, Дженивра?

Она — молодая вдова, женщина, потерявшая супруга практически сразу после замужества, скорее всего внезапно, в обстоятельствах, не предусматривавших возможности проститься. Эш задумался о ее предыдущей реплике и необходимости отпущения грехов. Высказала ли она собственные сокровенные желания?

Дженивра отвернулась.

— Полагаю, это так, — спокойно заметила она. — Ситон-Холл не просто отпущение грехов, это своего рода искупление для других женщин. — Она затихла, Эш ждал продолжения. — Я еще об этом никому не говорила, но планирую сделать из него не просто коммерческое предприятие, но и дом для женщин без средств к существованию, которым некуда идти. Они могли бы проводить экскурсии, ухаживать за садом, устраивать чаепития. Полагаю, это прекрасная возможность благородного изящного неприбыльного ведения бизнеса.

— Такая же, как и продажа рукоделия моих тетушек на местных ярмарках? — пробормотал с улыбкой Эш.

— Да. Всякому человеку необходимо иметь цель в жизни, чувствовать себя нужным. Никто не хочет быть обузой. Никто не хочет быть бесполезным.

«Это утверждение открывает глаза на многое в ее характере», — подумал Эш, хотя он и не мог себе представить Дженивру, смирившуюся с тем, что ею пренебрегают.

— Вы любили его? Вашего мужа.

Ее муж. Филипп Ральстон. Смазливый мерзавец, убедивший юную девушку, что без ума от нее. Дженивра опустила глаза, рассматривая носки туфелек. Они продолжили путь по садовой аллее. Она очень редко говорила с кем-либо о Филиппе. Филипп соблазнил ее, чтобы заставить выйти за него замуж. Дженивра больше не ступит на эту рисковую тропку. Она уже не такая наивная.

— Думаю, да, особенно в начале нашего знакомства, пока не поняла, что он собой представляет.

— И что же? — ненавязчиво поинтересовался Эш.

— Человека, влюбленного в мои деньги гораздо больше, чем в меня, только я была слишком молода, чтобы это понимать. — Даже теперь, после того как прошло время, ей все еще очень тяжело признать горькую правду. — Мой отец пытался меня предупредить, однако я была слишком упряма, чтобы слушать его советы. — Дженивра пожала плечами и натужно улыбнулась. — Звучит как в модном готическом романе, не так ли? Богатая девица пала жертвой охотника за приданым. Что может быть банальнее.

Конечно, это не вся правда, однако она не готова распространяться об отвратительных грязных деталях. Ей не нужна жалость Эша. Самое время перевести беседу на другую тему. На сегодня Дженивра исчерпала лимит откровенности.

— Должна признаться, есть еще одна причина, по которой я отправилась вас искать. Генри останется на ужин. Думаю, вы бы хотели знать об этом.

Хрупкая магия вечера развеялась.