Год длиною в жизнь - Елена Арсеньева Страница 24

– А что, княжеский? – хмыкнул Прошин. – Извините, коли неугодил, ваше сиятельство.

«Во-во, – мрачно подумал Георгий. – Сейчас ты в самую точкуугодил!»

– Ну вы сами посудите, – чуть улыбнулась Рита, – какие могутбыть графы и князья в Сормове? Тот дом в былые времена, до Октябрьскогопереворота…

«Ой!» – мысленно простонал ужаснувшийся опасной политическойоговорке Георгий, и Рита словно услышала его – поправилась:

– До Октябрьской революции дом принадлежал управляющемузаводами. Здесь жила его семья: жена, дети. Ну и прислуга, конечно. А вон там,– она махнула рукой в сторону шалмана-притона, – располагалась больничка.Кабинет врача, палаты для рабочих…

– Значит, вы явились сюда взглянуть на места своего, таксказать, прежнего обитания, – кивнул Прошин. – Хорошо. Но почему тогда выпокрывали эту особу, уборщицу притона? – Он указал на фигурку, скорчившуюся вуглу «клетки» и дрожащую от рыданий. – Почему сказали, что не видели ее, когдамы ее искали? Она что, тоже жила здесь когда-то и вы узнали в ней свою прежнююсоседку и подругу детства? В классики вместе играли, что ли?

Рита растерянно взглянула на Георгия, и он совершенноотчетливо прочитал в ее глазах вопрос: «Что такое классики?» Бог ты мой, да онитам, в Париже, живут, как в лесу!

«Классики, – мысленно проговорил он, гипнотизируя Ритувзглядом, – это такая игра девчачья. Рисуют на асфальте мелом или осколкомкирпича квадратики, ставят там цифры и прыгают по ним на одной ножке, гоняябитку из квадратика в квадратик, из класса в класс. Понятно?»

Рита чуть улыбнулась и отвела от него глаза. Снисходительновзглянула на плачущую уборщицу:

– Она же девочка совсем. Мы никак не могли играть с ней вместев классики, вы мне льстите. Я, думаю, уже эко… школу заканчивала, когда онатолько родилась.

«Я сейчас умру от сердечного припадка», – скрежетнул зубамиГеоргий, мигом отметив очередную обмолвку Риты. «Эко…» – йcole по-французски«школа».

– И я вас не обманывала, я ее и правда не видела, –продолжала Рита. – Я вошла в тупик, смотрю – ваши машины. Вдруг из домавыскакивают пятеро грозных, страшных мужчин, кричат: «Где она? Где девчонка?» Ячестно признаюсь, что не видела никакой девчонки. Потом вы кидаетесь в кусты ивытаскиваете ее оттуда. Она там спряталась, испугавшись вас, и я ее понимаю… Ноя этого не заметила. Клянусь.

«Нет, Шуйский, не клянись», как любили говорить в семьеГеоргия. Она, даже если и видела уборщицу, все равно не выдала бы ее милиции,ежу понятно. А также Прошину, который глядел очень сурово.

– Грозных… – повторил он недовольно. – Грозных и страшных…Мы были при исполнении, а вы нам пытались помешать.

– И в мыслях такого не было, – вежливо ответила Рита. – Япросто очень испугалась. Только и всего.

– Чего ж было пугаться, если вы ни в чем не замешаны? –пожал плечами капитан. – Прошли, знаете, те времена, когда людей ни за что нипро что привлекали. Сейчас задерживают исключительно по доказанным обвинениям.

– Тогда объясните, почему вы все-таки задержали ее сейчас? –вспылил Георгий. – Какие обвинения вы ей предъявляете и кто их доказал? Я жеговорю, что она моя родственница, тетя моя. А что косметика у нее дорогая, нутак и что… По блату доставала. Верно?

Он глянул на Риту и спохватился. «Блат», «достать»… Это дляРиты – непереводимая игра слов! Сейчас она снова вытаращит глаза, и Прошинпоймет, что его дурачат.

Однако Рита невозмутимо кивнула:

– Вот именно. Доставала по блату!

Интересно, подумал Георгий. Очень интересно! Что такоеклассики, она не знает, слова «блат» и «достать» – успела усвоить. С другойстороны, что ж тут удивительного? О чем говорят женщины в автобусах, втрамваях, на остановках и в очередях? Только о том, где что выбросили, да гдечто дают, да кто что достал, да у кого где блат… А вот интересно, знает ли онауже, что такое – «волосатая рука»? Позор, позор. Родимые пятна капитализма!Что-то никак не удается их вывести с нашего социалистического лица!

А может, и правда – в Париже она доставала своипомады-духи-пудры по блату у знакомой продавщицы из этой, как ее… главныймагазин-то в Париже… «Галереи Лафайет»? У нее среди знакомых завмаг «Галереи»или она, как все нормальные люди, занимала очередь с ночи и писала номер на ладони?Интересно…

На самом деле гораздо интереснее другое: за каким чертом еепринесло сюда, в тупик имени Коммуны? И откуда она знает про дом управляющего?Может, она историк? Изучает историю России? А что, вполне возможно.

– Ну ладно, – прервал его мысли Прошин. – Сколько можно водув ступе толочь, в самом-то деле… Ночь на дворе.

Да, наконец-то стемнело.

– Ты, рыдай не рыдай, – обратился он к уборщице, – а все ж вотделение с нами проедешь. Ничего, ничего! Снимем с тебя показания, проводим поадресу прописки, удостоверимся, что ты там проживаешь, – да и отпустим подподписку о невыезде. А организаторов подпольного притона будем искать. Чтокасается вас, гражданка Аксакова… – Капитан, набычась, посмотрел на Риту, потомобвел взглядом молчаливых студентов. – Ну, вас придется отпустить. Незаконногозадержания не могу себе позволить. Но адрес запишем. Вы там же проживаете, гдеи племянник ваш? – кивнул он на Георгия.

– Улица Фигнер, два, – сообщил он. – Квартира два. Мы тамвсе вместе проживаем. И мама с отчимом, и все остальные члены нашей семьи.

Это было, конечно, наглое вранье, но что следовало сказать?Что Рита проживает в отеле ? В каком, кстати? В отеле «Россия» на набережнойимени Жданова, бывшей Верхне-Волжской? Или в отеле «Москва» на Театральнойплощади? Или в недавно выстроенном отеле «Заря» на Ленинском проспекте? А можетбыть, в отеле «Крестьянская» на улице Дзержинского, напротив Мытного рынка?Да-да, именно там, по соседству с продавцами урюка и кураги, прибывшими иззнойного Ташкента и не менее знойного города Фрунзе!

Капитан расстегнул болтавшийся на боку планшет и записаладрес.

– Понадобитесь – вызовем, Маргарита… Как вас по отчеству? –спросил он, снова застегивая планшет.

– Дмитриевна, – ответила Рита, с легким, почти неприметнымвздохом смирившись с «Маргаритой».

– Ага, значит, Аксакова Маргарита Дмитриевна, –констатировал капитан, обходя «газик» и отпирая дверцу. – Выходите, гражданкаАксакова. А ты, голуба, куда? Ты сиди! – урезонил он уборщицу, которая зарыдалас новой силой.