Флиртаника всерьез - Анна Берсенева Страница 24

– Тебе и меня одного хватит, – клокочущим голосом проговорил Колька.

Еще через мгновение Глебу показалось, что воздух вокруг Кольки и Северского вскипел – с такой непонятной, с такой необъяснимой яростью набросились они друг на друга. Если бы сам Глеб умел так точно наносить удары и если бы он, как неандерталец, решил воспользоваться этим умением для того, чтобы отбить у кого-нибудь женщину, то и тогда, наверное, ненависть не была бы в нем так сильна, как сильна она была в этих посторонних друг другу людях.

Они молотили друг друга так, словно ненависть родилась вместе с ними, словно она, эта неизвестно откуда взявшаяся взаимная ненависть, была их самым главным, самым глубинным свойством.

– Колька, брось! – орал Глеб, пытаясь подойти поближе к дерущимся, чтобы хоть как-то их разнять. Это ему не удавалось: и потому что двигался он, полусогнувшись от боли в спине, и, главным образом, потому что подойти к этому вихрю ярости было просто невозможно. – Что с тобой?! Он же тебе ничего…

Глеб не успел сказать, что Игорь Северский ничего ведь не сделал Кольке Иванцову. Пока он проговаривал это, Колька отступил на полшага назад и, коротко ухнув, ударил Северского под подбородок длинным прямым ударом. Тот тоже успел что-то крикнуть – злое, невнятное – и упал.

Он упал, не согнув даже коленей, просто упал на спину плашмя. Раздался негромкий треск – Глебу показалось, что Северский упал головой на лежащую на асфальте ветку, – и тут же стало тихо.

Северский лежал на краю дворового тротуара. Голова его была откинута назад и свешивалась с тротуарного бордюра, в который он упирался затылком.

– Ко… Коль… – разом охрипнув, выдохнул Глеб. – Ты что?!

Он бросился к лежащему человеку и, не чувствуя уже боли в спине, не видя блестящих пятен перед глазами, присел рядом с ним на корточки. Лицо у Северского было не просто бледным – с каждой секундой оно мертвело, этого невозможно было не понять.

Глеб попытался поднять Северского, подхватив под плечи; тот был страшно, неподъемно тяжел. Но прежде, чем Глеб успел обернуться, чтобы понять, почему Колька не помогает ему, он почувствовал, как кто-то поднимает его самого, и не просто поднимает, а рвет вверх и тащит в сторону с такой силой, которой он не может противостоять.

– Он же… Надо же «Скорую»!

Это Глеб прокричал уже на бегу, да и не прокричал, а прохрипел – он мчался рядом с Колькой, задыхаясь, спотыкаясь, чуть не падая.

– Охранник… вызовет… – на бегу проговорил Колька. – Сейчас… выйдет… Да шевелись же… твою мать!

– Мы его убили.

Глеб слышал свой голос как будто со стороны. И так же со стороны видел себя, вернее, бессмысленную оболочку, которая от него осталась. Он видел ее отчетливо, хотя смотрел не в зеркало, а на оплавленное пятнышко, прожженное сигаретным пеплом на столе в его комнате.

– Мы? – невесело усмехнулся Колька. – Ты-то при чем?

– Я же тебя в это втянул.

– Точнее формулируй, Глебыч. – Колька взъерошил жесткий вихор. Этот непослушный вихор торчал над его лбом всегда, даже когда Колька еще всерьез занимался спортом и стригся совсем коротко. – Ты его не убивал, с этим ясно. Ясно, ясно! – повторил он, заметив Глебов протестующий жест. – Кто кого куда втянул, это ты дамочке своей можешь рассказать, они такое любят. Ударил его я, это все видели.

– Кто все? – холодея, спросил Глеб.

– А мы в пустыне махались, что ли? Или, может, в тайге? Бабки из окон видели, охранник на мониторе видел, да мало ли кто еще. Найдутся свидетели. Так что сосредоточься и ерунду не пори. Мы с господином Северским повздорили из-за того, что он оскорбил меня неприличным словом. Возникла потасовка, перешедшая в драку. В процессе драки Игорь Владимирович подскользнулся и упал, ударившись затылком. Находясь в состоянии психологического шока, мы с тобой убежали, – сказал Колька. И уныло добавил: – Может, и поверят…

– Может, нас и не найдут? – так же уныло произнес Глеб. – Ну как нас будут искать, фоторобот, что ли, составят?

На самом деле ему хотелось, чтобы его нашли. Он не представлял, как будет жить после того, что случилось, и знал, что самым лучшим выходом было бы именно это – чтобы его как можно скорее нашли. Но Колька-то здесь при чем?

– Найдут, – помолчав, сказал Колька. – Я там бумажник выронил. Права, пропуск на работу… С адресами и фото, как понятно.

Глеб молчал, как громом пораженный.

– Может, не там? – выговорил он наконец.

– Там, там. Я даже помню, как он об асфальт шлепнулся. Потом уже вспомнил, вот здесь, у тебя. Медленно так, знаешь, как в кино показывают. Короче, чтоб я от тебя всех этих соплей не видел и не слышал. Преступление и наказание, то-се… Ментам это без надобности. Ударил его я, на этом давай и сосредоточимся, когда показания будем давать.

– А втянул тебя в эту глупость я, – сердито отрезал Глеб. – И ты мне давай не указывай, кому что давать.

– Глебыч! – Колька вдруг улыбнулся той самой, бесшабашной своей, из юности улыбкой, которой Глеб не видел на его лице уже много лет. – Ну рассуди ты как нормальный компьютерный человек! Кому легче, если нас обоих… обвинят? – Он все-таки помедлил перед этим последним словом, наверное, хотел сказать что-нибудь более точное и жесткое, и сам же испугался. – И в чем тебя обвинять-то? Ты меня, что ли, попросил в морду ему со всей дури вмазать? Не ты. А втянул, не втянул – это материя… Ну, как называется, когда что-нибудь только кажется?

– Эфемерная материя, – машинально ответил Глеб.

Тоска у него на сердце была в этот момент вовсе не эфемерная – лежала страшным грузом.

– Я и говорю, глупости это.

– Почему я хотя бы «Скорую» не вызвал! – с отчаянием воскликнул Глеб.

– Я ж тебе сказал: охранник вызовет. Дверь в офисе открылась, как раз когда мы с тобой сваливали. Ты не видел, что ли?

– Ничего я не видел…

– Вот и хорошо, что ничего не видел. Так всем и говори.

Глебу было так тошно, что он не нашел в себе сил возражать. Да и как возражать? Хоть он и говорил, что Колька якобы не считает его за человека, но сам ведь прекрасно знал, что это неправда. Он был Кольке очень близким человеком. Иногда ему казалось, что у его друга и нет никого ближе, хотя странно было так думать о взрослом мужчине – муже, сыне и отце семейства.

Возражать он не стал, но все-таки твердо знал, что выгораживать себя, конечно, не станет. Не потому, что был как-нибудь особенно бесстрашен или справедлив. Бесстрашие было последним качеством, которое ему было присуще, а о справедливости он и вовсе никогда не задумывался. Не было такого понятия в том стройном и свободном киберпространстве, в котором еще совсем недавно проходила его жизнь.

– Ложись спать, Коль, – вздохнув, сказал Глеб. – Я тебе на диване постелю.

– Не надо, – махнул рукой Колька. – Домой поеду.