Азарт среднего возраста - Анна Берсенева Страница 24

– Не хотел я ничего с войны везти, сынок, – сказал он. – Вот у меня в батальоне мальчишка был, вроде сына полка, тот тоже никаких трофеев не брал. Такой был рассудительный, для десяти лет даже слишком. – Отец снова улыбнулся. – Говорил: если я на войне чужое возьму, так меня на войне и убьют. Боялся.

– А ты не боялся? – затаив дыхание, спросил Сашка. – Ну, что тебя убьют?

– Смерти все боятся. Только все по-разному.

– Почему все по-разному?

– Потому что, если будущее перед тобой или семья у тебя, дети, это одно. А если ничто и никто тебя на земле не держит, совсем другое. Мне во время войны на земле держаться было не за что. Мама ведь после появилась, вы с Верой тоже. Тогда мне и жизнь стала дорога.

Оттого, что жизнь стала дорога отцу именно из-за него, Сашка почувствовал гордость и восторг.

Он и теперь улыбнулся, вспомнив то свое чувство.

– Так, семьдесят вторая квартира, – не здороваясь, деловито произнесла дама в халате с драконами. – На фонтан собираем. Полторы тысячи с вас.

Александр протянул руку и достал бумажник из кармана куртки, которую вчера вечером оставил на вешалке в прихожей.

– С двух сдача будет? – спросил он, вынимая деньги.

– Вы что, молодой человек? – Дама взглянула с презрительным недоумением. – Что за деньги мне даете? Долларов полторы тысячи, долларов!

– Однако! – хмыкнул Александр. – На Петергоф, что ли, собираете? Или на Версаль?

Видимо, дама не впервые встречала сопротивление в ходе своей кампании. Она пошла в атаку сразу же, не дожидаясь, пока перед ней просто захлопнут дверь.

– А вы что, не знали, в каком доме квартиру приобретаете? – В ее голосе зазвучали базарные интонации. – Здесь вам приличные люди живут, не бомжи какие-нибудь! Почему жильцы должны без фонтана страдать, если дизайнер недоработал?

Александр не испытывал затруднений в разговорах с тетками вроде этой. И прекратить ее базарные вопли ему ничего не стоило, и он, конечно, немедленно это сделал бы… Если бы на этом сосредоточился. Но в сознании у него всплыли совсем другие мысли.

«Ничего с этим не поделаешь, – ясно звучало в потревоженном его сознании. – Не будет она моей. Своя у нее жизнь, и таких, как я, у нее достаточно было. Один вот квартиру купил, другой еще что-нибудь купит… На ее век мужчин хватит! Так она, по крайней мере, наверняка думает».

Такие мысли об Аннушке, казалось бы, не сочетались с ее возрастом. Трудно было заподозрить в совсем молодой девчонке, да еще в такой, которая сравнительно недавно оказалась в Москве, подобную рассудительность. Но то, что Александр почувствовал в Аннушке сразу и все яснее понимал с каждым днем их связи, говорило именно об этом. Что сердце ее не будет отдано ему никогда, потому что эта женщина, соблазнительнейшая из всех, которых он когда-либо видел, не умеет отдавать свое сердце никому вообще и не испытывает ни малейшей потребности в том, чтобы этому научиться. И это всегда будет так, потому что такова ее природа, изменить которую не в его силах.

Сознавать это было крайне неприятно. Но Александр не привык прятать голову в песок, как страус.

«Страус, правда, голову в песок и не прячет, – коротко мелькнуло у него в голове. – Это про него люди выдумали».

Несуразная мысль про страуса отрезвила его.

– Значит, так, – сказал он. – Для начала вы мне покажете проект фонтана. Оплачивать уродство я не собираюсь. – Тетка в халате мгновенно притихла. Александр протянул ей визитную карточку. – Вот по этому телефону, – сказал он. – Позвоните по этому телефону. Мой секретарь сообщит, когда вы можете привезти проект. И по всем подобным вопросам в дальнейшем обращайтесь по этому телефону. Всего доброго.

Он захлопнул дверь перед носом изумленной дамы. Никакого удовлетворения от того, что так умело поставил ее на место, Александр не испытывал. Давно прошло время, когда он радовался таким вот своим умениям. И давно уже понял, что все они вкупе не означают власти над жизнью. А теперь, когда в его жизни появилась Аннушка, он понял это еще яснее.

Возможность поправить настроение выпивкой была исчерпана; следующий стакан виски означал бы желание напиться, а такого желания у Александра не было.

Надо было уходить. Чувство, с которым он проснулся в Аннушкиной квартире, с которым бродил все утро среди ее вещей и фотографий, угасло в нем. Из откупоренного шампанского должны были испариться будоражащие пузырьки, иначе и быть не могло.

Он вышел в прихожую, надел куртку. И тут только заметил, что ее нагрудный карман слегка оттопыривается. В кармане обнаружилась пачка сигарет. Это означало, что можно еще ненадолго задержаться. Зачем? Это было Александру непонятно. Пять минут ничего не могли изменить в его будущем с Аннушкой. Точнее, в отсутствии такого будущего. Но он все-таки вернулся в комнату и вышел на балкон.

Снег прекратился совсем недавно. Он шел всю ночь, а утренний мороз был ровно такой, который необходим, чтобы снег не таял. Выглянуло солнце, и в его пронзительных лучах двор выглядел таким сверкающим, таким празднично-белым, что, глядя на него, хотелось жизни и молодости.

Фонтан, на который у жильцов так нагло вымогали деньги, собирались, судя по всему, соорудить как раз под Аннушкиными окнами, посередине двора. Александр представил себе фонтан, который, сколько он себя помнил, бил возле дома, где они с сестрой выросли и где она жила теперь одна. Он попытался мысленно перенести его сюда, под Аннушкины окна, но это ему не удалось. Фонтан его детства, простая круглая чаша, в которую осенью вместо звенящей воды падали листья клена, вяза, сирени и ясеня, был так прост и в простоте своей так гармоничен, что невозможно было предположить, чтобы нечто подобное могло понадобиться тетке в халате с золотыми драконами.

Въезд во двор был перегорожен шлагбаумом. Красная спортивная «Мазда» притормозила так лихо, что едва в этот шлагбаум не врезалась. Передняя дверца широко распахнулась, из машины выскочил пассажир. Пассажиром, то есть пассажиркой, была Аннушка.

С высоты четвертого этажа Александр видел ее так отчетливо, как будто она стояла прямо перед ним. Она была одета, наверное, в ту самую одежду, которую сегодня рекламировала. Во всяком случае, на ней было что-то яркое, веселое, задорное – такое, что делало совсем уж неотразимой ее победительную молодость. Голова ее была непокрыта, светлые волосы были стянуты в ее любимый хвостик, который вдобавок был поднят вверх и сколот заколкой так, что смешно и трогательно торчал над русой Аннушкиной головкой. Щеки ее горели таким румянцем, словно она не вышла из машины, а вбежала во двор на лыжах. Александр услышал, как она рассмеялась.

И тут же понял, к кому относится ее смех. Водительская дверца распахнулась тоже, и из «Мазды» вышел мужчина. Вернее, только сразу Александру показалось, что это мужчина. Как только тот повернулся лицом к дому, стало понятно, что это просто мальчишка. Лет двадцати, не больше. Как и Аннушка. Посмотрев на нее, он тоже расхохотался. Они стояли друг напротив друга рядом с ярко-алой машиной и хохотали как пьяные. Не вином пьяные, а какой-то своей неведомой радостью, каким-то только им известным восторгом.