Возраст чувственности - Элизабет Бикон Страница 23

Джеймс замолчал и отвернулся. Не забытый с годами стыд навалился с той же тяжестью, как и в день, который он мечтал забыть навсегда. Ему даже показалось, что в комнате стало так же темно, как тогда в спальне.

– Ты хочешь сказать, она воспользовалась твоим желанием удовлетворить потребность, с которой в семнадцать лет ежедневно борются все парни?

– Да, черт возьми! Я проснулся от того, что она была на мне, и не смог остановиться. Поверь, тогда я бы отдал глаз или руку за возможность оказаться с другой женщиной. Я кричал, чтобы она немедленно уходила, но мой член меня не слушался. Она тогда рассмеялась в ответ, а я оказался слишком слаб, чтобы прогнать ее… – Джеймс судорожно вздохнул. – Теперь тебе все известно. Я понимаю, мы не можем вновь стать друзьями, поэтому, прошу, закончим разговор.

– Когда это случилось?

– За неделю до того, как она ушла от тебя к сестре, где и жила до рождения Евы. Я же, как только пришел в себя, впопыхах оделся и умчался в дом матери, потом оседлал коня и отправился в Кент.

– Получается, Ева не может быть твоей дочерью.

Джеймсу стало невыносимо стыдно за то, что он шестнадцать лет заставлял брата сомневаться в своем отцовстве лишь потому, что не нашел смелости поговорить.

– Я всегда был уверен в этом. И все же многие годы мою душу грызли сомнения, ведь Ева появилась на свет через семь месяцев после того ужасного дня.

– Твоя дочь только твоя, Люк, – проговорил Джеймс и обессиленно откинулся на подушки. Лоб его покрылся испариной. Объяснение с братом далось ему с трудом. – Теперь я могу получить свою одежду?

– Ни за что. Я не позволю тебе сунуть голову в петлю лишь потому, что Памела так изощренно отомстила мне более полутора десятков лет назад. Мы должны разобраться с человеком, который выслеживает тебя, и только потом будем каждый жить своей жизнью. – Люк положил ладонь на руку брата. Лицо его просветлело. – Займешься разведением лошадей, или чем ты там еще собирался?

– Мы ничего не будем предпринимать.

– Кто, если не братья, должны помогать друг другу?

– Как ты можешь говорить такое после всего, что я сделал?

– Послушай, Джеймс, я думаю, Памела постаралась, чтобы ты вечером напился до бессознательного состояния, она давно задумала нас поссорить. Возможно, подсыпала тебе одно из своих дьявольских средств; она как-то добавила и мне что-то, когда я заявил, что больше не хочу ее и не собираюсь потакать ее больной фантазии. Она любила ощущать власть над мужчинами, воспользовалась моим почти бессознательным состоянием, чтобы соблазнить и удовлетворить свои порочные желания. Ты повел себя так, как любой другой юноша в твоем возрасте и в подобном состоянии. Многие вообще не попытались бы вырваться из ее лап, даже потребовали повторения, видимо, подобного она ждала и от тебя. Мне она сказала, что вы давно стали любовниками, что ты перестал приходить лишь после того, как она стала толстой и некрасивой из-за беременности. Вот почему я так отреагировал, когда ты признался, что спал с ней.

– Но ведь отчасти это правда…

– Тебе было семнадцать, Джеймс. Я же прекрасно понимал, что Памела сделает все, чтобы показать мне, какая она неотразимая и желанная и как я ошибаюсь, отвергая ее. Я уже сказал, что задал тебе тогда неверный вопрос, теперь я корю себя за то, что вообще стал о чем-то спрашивать. Эта ведьма просто воспользовалась тем, что ты был пьян, а возможно, и одурманен ее зельем, – сказал Люк с отвращением. – Теперь все в прошлом, забудем об этом, брат.

– И все? – с недоверием спросил Джеймс. – Я могу считать себя прощенным?

– Может, тебе станет легче, если я скажу, что мы оба уже достаточно выстрадали, пора покончить со всем этим и забыть.

– Я был обязан побороть желание и заставить ее уйти, – не сдавался Джеймс.

– Ни одному семнадцатилетнему это не под силу, – с грустной улыбкой проговорил Люк, вероятно вспомнив себя в этом возрасте. – Забудем обо всем, Джеймс, настало время себя простить. Ты не должен чувствовать себя изгоем, испытывать чувство вины. Все в прошлом, – повторил он, сжимая руку брата. – Понимаю, это будет стоить тебе огромных усилий, потому что по натуре ты упрям и склонен к фарсу и театральности. Весь в свою мать.

Джеймс не смог удержаться от смеха, когда услышал любимую фразу мамы, повторявшей ее всякий раз, когда Люк делал что-то не так, а это случалось очень часто. Тяжкое бремя упало с его плеч, а слова брата показались действительно смешными. Как приятно было смеяться вместе впервые за много лет отчуждения и боли.