Профессорская дочка - Елена Колина Страница 23

– Здравствуйте, – сказал мне кто-то женским голосом. Ох, телевизор неожиданно заработал сам, как это мило с его стороны! Вот что значит тщательная уборка – нашла пульт от телевизора и сразу же села на него, а то бы он так и валялся за диваном без дела.

Я очень давно не смотрела телевизор, и сейчас мне захотелось просто поглядеть на картинку.

На экране стояли два человека в тесной прихожей. Нарядный господин в длинном пальто, очень красивый, и толстая замарашка в длинном халате с очками на голове, не очень красивая.

– У вас же черный ход! А мне сказали – парадный! Лестница жуткая, перед входом помойка! – раздраженным голосом сказал господин. – Нет, даже две помойки! А почему последний этаж?! Как можно называть элитной квартирой этот скворечник, эту, это…

– Не расстраивайтесь, – примирительно сказала замарашка, – подумаешь, помойка у входа! Ну, хорошо, хорошо, не подумаешь, а помойка! Не стоит так переживать, я же тут живу, и ничего страшного…

– Что?! ВЫ живете? По-вашему, это аргумент?! И в любом случае она для меня слишком маленькая, так что извините. К тому же вы хотите за нее слишком много. Она не стоит таких денег, – сказал господин и повернулся, чтобы уйти. – Всего хорошего.

Тут раздался смех «за экраном» – теперь и у нас используют этот прием, как в западных сериалах, чтобы зрители знали, что им уже нужно смеяться.

– Ох… Мы договоримся, я вам обещаю, что мы договоримся! – умоляла замарашка. – Раз уж вы все равно тут, хотя бы посмотрите… Позвольте, я вам хотя бы ее покажу, пожалуйста…

Все это было довольно смешно – совершенно ясно, что замарашка принимает господина за кого-то другого. Но она тоже хороша – могла бы по крайней мере надеть очки и внимательно посмотреть, кто к ней пришел.

– Это ни к чему, – жестко сказал господин и огляделся по сторонам. – Эй, а что это у вас, неужели подлинники?

Крупным планом показали картины: Шишкин «Утро в сосновом бору» и Айвазовский, очередной «Девятый вал».

– Копии, копии, ни в коем случае не подлинники, – заторопилась замарашка.

Это я понимаю, это она из осторожности – мало ли что у господина на уме. Наверняка впоследствии обнаружится, что господин – грабитель. Хотя Айвазовский… Айвазовский был просто какой-то маньяк – нарисовал столько моря, что настоящие коллекционеры относятся к нему очень осмотрительно. Может быть, у нее и копия.

– Если у вас в прихожей передвижники, что же тогда в комнатах? – смешливо сказал господин. – Ладно, черт с вами, показывайте быстрей, мне некогда.

– Тогда сразу идите в туалет, – деловито сказала замарашка.

– Мне не нужно в туалет, спасибо, – удивился господин. – Раз уж вы меня зазвали, тогда хотя бы покажите комнаты.

За экраном опять раздался смех, и я тоже засмеялась – замарашка все еще ничего не понимала.

– И вы тут живете? – присвистнул господин, когда замарашка ввела его в комнату.

Комната заставлена мебелью. Антикварная мебель стоит вперемежку с полированным сервантом и креслами семидесятых.

Половину комнаты занимает рояль. У окна ломберный стол. Видимо, прежде за ним играли в преферанс, а сейчас на нем стоит компьютер. Кстати, ломберный стол маловат для компьютера, у меня с него локти свисают. Диван похож на мой, ужасно неудобный.

– Может быть, отодвинуть диван? – предложила замарашка. – А может быть, вы хотите заглянуть под шкаф? Неужели при таком беглом осмотре вам уже все понятно?

– Раз уж вы настояли на осмотре, я запишу. – Он вытащил блокнот. – Так… потолок протекает, паркет проваливается…

Очевидно, он агент по недвижимости и перепутал адрес. В жизни они бы уже давно поняли, что это недоразумение.

В прихожей замарашка протянула ему деньги:

– Ну… вот, возьмите… я же обещала вам, что мы договоримся…

Он испуганно отступил к двери и ошеломленно прошептал:

– Вы что, с ума сошли?

– Но вы же пришли, потратили время. Может быть, позже… в конце концов, это дело долгое, не все сразу и так далее…

– Дорогая, – ласково, словно он беседуете сумасшедшей, сказал господин, – в каком смысле «не все сразу»?.. Давайте расставим точки в наших отношениях. Я пока еще нахожусь в здравом уме и никогда не куплю этот ваш скворечник, ни сразу, ни потом.

– Простите, – замарашка наконец-то нашла очки на голове, – простите, вы – человек от мышей?

– От мышей? – Респектабельный господин посмотрел на нее с некоторой опаской. – От каких мышей? Я от агентства недвижимости.

Ну вот, я же говорила, он агент по недвижимости или что-то вроде того…

– У меня мышь, маленькая… – растерянно сказала замарашка. – Я вызывала человека от мышей…

Бедная толстая замарашка, в очках она бы, конечно, сразу поняла, что этот респектабельный господин в длинном плаще ни в коем случае не может быть человеком от мышей. Люди за экраном хохотали вовсю, и я тоже.

– Что? – Я даже, кажется, прошептала это вслух. – Что? Что это, что, что?

На экране уже мелькали титры, а я все сидела и растерянно моргала и терла глаза, а потом встала и зачем-то потерла экран, как будто это не телевизор, а запотевшее стекло, через которое плохо видно.

Дело Дня – все это немного неприятно, очень страшно. Может быть, я сошла с ума?

Однажды я переводила на английский статью, автор которой утверждал, что каждый второй житель России – невротизированный, нервный, чтобы не сказать сумасшедший… Тогда я точно сошла с ума – чем я такая особенная? Я как каждый второй.

Умопомешательство бывает временное, а бывает навсегда. Волнуюсь, как будто в эпидемию гриппа вдруг заболело горло, но еще не знаешь, что это будет – эпидемия с осложнениями или к утру все само пройдет.

…Но если это все же эпидемия, то есть если я сошла с ума, то почему так внезапно?.. И почему именно в 19.50 на диване? И почему мое умопомешательство напрямую связано с мышами?

Жаль, что нельзя проконсультироваться с каждым вторым жителем России, как это было у него. Должны же быть какие-то предвестники, к примеру, некоторые люди сначала слышат голоса. Ох, а может быть, замарашка в халате и респектабельный красавец – как раз голоса?

Дело Дня – размышления на тему постмодернизма.

На самом деле все легко объяснимо. В мире нет ничего нового. Уже все открыли, все нарисовали, все написали, буквально все. Например, музыка – уже вообще невозможно из семи нот создать что-то новое. Это такая модная точка зрения. Для папы, например, Бетховен – вершина всего, а для меня Бах. И еще Шостакович… Но гении не считаются.

Или из букв создать что-то новое – тоже невозможно. Поэтому в музыке постмодернизм и в литературе постмодернизм.