Ожерелье из разбитых сердец - Светлана Лубенец Страница 23

А через день после отъезда Мастоцкого в его родном Завидове произошла такая трагедия, что оставалось только радоваться нашему с ним отсутствию на даче. В особняке футболиста Михаила Гороховского покончила с жизнью его невеста и одновременно очень популярная певица Дана Росс. Абсолютно все СМИ чуть ли не без перерыва трезвонили об этом событии, будто персоны важнее Даши Росомаховой на сегодняшний день в России не было. С экрана телевизора не сходила фотография Даны, с которой красавица улыбалась как всегда ослепительно и высокомерно.

Сам Гороховский в этот момент находился за границей на каком-то чемпионате, а потому никак не мог предотвратить трагедию. Дана выпила огромное количество снотворного, которое, похоже, специально привезла с собой на дачу из Питера. Газеты писали, что она обзвонила чуть ли не всех своих приятелей и приятельниц и объявила им о желании отравиться. Все как один сочли ее смертельно пьяной, обозвали недоделанной Мэрилин Монро, и никто не бросился спасать. Тело девушки обнаружила домработница Гороховского, пришедшая поутру, как обычно, на место своей трудовой деятельности.

Не знаю почему, но смерть Даны подействовала на меня самым удручающим образом. Я никогда не была на даче у Мастоцкого и не видела особняка знаменитого футболиста, но мне живо представлялась и Киркина халупа, обшитая вагонкой, и почему-то очень отчетливо виделся силуэт несчастной Даны, в отчаянии заламывающей руки за шелковой занавеской окна Гороховского. Я даже не могла представить, в каком состоянии оказалась бы, если была бы вынуждена увидеть это воочию.

Я вырубила все средства массовой информации, чтобы не нервничать, но разнервничалась еще больше. Оказалось, что я не могла находиться одна в собственной квартире. Мне казалось, что из какого-нибудь особо затемненного угла непременно выступит Феликс Плещеев и заставит меня горстями глотать таблетки снотворного. Разумеется, он не мог иметь никакого отношения к Дане Росс, но в моем мозгу почему-то фантастическим образом соединились и Феликс, и еще не похороненная Дана, и давно уже покоящаяся в могиле Наташа Серебровская-Элис. «Надо сделать аборт, чтобы не родить сатаненка...» – что-то в этом духе она говорила своей не менее несчастной матери.

В общем, я накинула куртку и сбежала из собственной квартиры. Я брела, куда глаза глядят, по питерской улице, натыкаясь на прохожих и мало чего соображая. В конце концов я врезалась в молодого человека, который от неожиданности выронил прямо в осеннюю грязь букет белоснежных гвоздик.

– Извините... я заплачу... – залепетала я, когда увидела, что пушистые венчики превратились в малярные кисти, измазанные бурой краской, которой у нас обожают красить лестничные клетки в старых домах.

Парень посмотрел на изгаженные цветы, опустил их в очень кстати подвернувшуюся урну, посмотрел на меня веселыми глазами и неожиданно сказал:

– Значит, так тому и быть!

– Чему? – удивилась я.

– Понимаете, я не хотел идти на этот день рождения, но все же отправился... гвоздики купил... А теперь с чистой совестью могу не идти!

– Я заплачу вам за цветы, и вы купите новый букет, – продолжала настаивать я.

– Бросьте! Не судьба мне идти на этот день рождения! Наверняка, если куплю новый букет, его прижмет дверями в метро или случится еще что-нибудь в подобном духе!

Я растерянно пожала плечами, все еще глядя в урну, из которой торчали зеленые стебли с узкими длинными листьями.

– А вот у вас что-то чересчур несчастные глаза, – сказал парень.

Я вздрогнула и зачем-то посмотрела ему в лицо. Лучше бы я этого не делала. Лучше бы не делала! Какие же у него оказались глаза! Огромные, серо-голубые, чуть удлиненные к вискам, как у Феликса, и тоже опушенные черными загнутыми вверх ресницами. И весь он был чудо как хорош и очень молод! Мне показалось, что ему нет и двадцати.

– Глаза как глаза, – только и смогла выдавить из себя я, попытавшись его обойти.

– Не-е-ет, – протянул он, схватив меня за рукав куртки. – Они необыкновенные: красивые и... все-таки несчастные...

Я попыталась выдернуть из его пальцев куртку. Мне не удалось. Пришлось заглянуть ему в лицо. Парень смотрел на меня очень серьезно.

– Что вам нужно? – уже раздраженно спросила я этого юного красавчика.

– А давайте сходим в бар? – неожиданно предложил он.

– В бар?!

– Ага! Во-о-он в тот! – и парень махнул рукой на противоположную сторону улицы. – В «Скарабея»!

– Слушай, а в песочнице с тобой не посидеть? – не удержалась я от язвительного замечания.

Вместо того чтобы оскорбиться, он рассмеялся и ответил:

– А что? Тоже мысль! Я тут знаю одну... недалеко... Пошли?

И я пошла. От тоски, оттого, что некуда было себя деть и очень не хотелось возвращаться домой. И потому, что парень мне понравился. Волчица, которая в тот момент еще не совсем во мне умерла, пожелала приласкать Маугли. А он и впрямь был чем-то похож на рисованного героя из советского мультфильма: высокий, стройный, мускулистый, с завязанными в хвост очень темными волосами. Только вот глаза у него были другие: голубые и глубокие...

Песочница оказалась настоящей «Песочницей», то есть кафешкой, где подавались различные сладости исключительно из песочного теста. Я не смогла сдержать улыбки, когда прочитала название на вывеске.

– Ну вот! Вы уже улыбаетесь! – обрадовался Маугли и затащил меня внутрь заведения. С удивлением я обнаружила, что страшно проголодалась и продрогла.

Я с удовольствием пила горячий шоколад, смотрела в голубые глаза своего нового знакомого и молчала. Если надо, пусть говорит сам. Не я его сюда приволокла.

– Меня зовут Вадимом, – решил представиться он.

– Антонина, – отозвалась я.

– И по-другому нельзя?

– Нельзя.

– Почему?

– Потому что я в матери тебе гожусь, – намеренно перешла на «ты» я.

– А мне плевать на возраст, – отозвался он ослепительной улыбкой.

– А мне нет.

– Это только поначалу.

– А что, уже был опыт?

– Все, что надо, у меня было, – несколько неопределенно сообщил он.

– Тебе сколько лет? – вынуждена была спросить я.

– Девятнадцать.

– А не шестнадцать, случаем?

– Показал бы паспорт, но с собой нет...

– Ну и чего от меня хочешь?

– Вы мне нравитесь, и я хотел бы для начала перейти на «ты».

– Перебьешься.

– Ладно. Пока перебьюсь.

– Ты уверен, что «пока» трансформируется во что-то другое?

– Нет, но хотел бы.

В этот момент из динамика, который висел чуть ли не над нашим столиком, полилась незнакомая мне, но очень красивая мелодия.