И всё равно люби - Кэрри Браун Страница 23

А в этом году такое чувство не пришло. Ну да, уложило чемоданы и покинуло его – и бредет себе по дороге в вечную тьму, как сгорбленный старик с потертым саквояжем, прочь от мальчиков, прочь от Рут, прочь от него, Питера.

А он остался позади, отстал.

Когда все закончилось и все вышли на воздух, кто-то заговорил с ним. Питер знал, что он прекрасно знает этого человека, но и ради спасения собственной жизни не смог бы вспомнить его имени. Зато он помнил Эда Макларена и то, что с ним случилось.

И тут за спиной своего собеседника он увидел Рут, глаза вытаращены, на лице огромными буквами написан вопрос: «Что с тобой? Ты меня напугал!»

А он и сказать ей не мог, до чего странно он себя чувствует. Потому что сам не мог толком понять.

– Я позабыл кое-что в кабинете на столе, – коротко проговорил он, боясь сказать большее, боясь, что не сможет правильно сложить слова и что язык перестанет его слушаться. – Увидимся позже.

«Рут позаботится обо мне дома, да». Потом он сосредоточился и очень вежливо попрощался со стоявшим перед ним мужчиной. Он знал, знал, что этот подчеркнуто формальный тон тут неуместен, но не нашелся, что еще сказать. «Господи, да кто же это?! Не могу вспомнить, и все тут». В животе снова зашевелился холодный клубок страха, пополз вверх, сковал горло. Почему-то у него был вкус крови, как будто язык или десны вдруг начали кровоточить.

– Скоро увидимся! – улыбнулся он и поспешил прочь.

Он обидел Рут, напугал ее, но себя он напугал еще больше. И все-таки он не хотел, чтобы она видела его в таком состоянии.

«И все эти люди – посторонние мне люди – зачем они придут сегодня ко мне?» Мысль, что они вторгнутся в то захватившее его неприятное, непостижимое и чертовски важное, выводила его из себя. Ему казалось, будто они собираются заявиться на его похороны, одну за другой откупоривать бутылки, виснуть друг на друге и горланить непристойные песни, разрывая ночной покой. Нет, конечно, ничего подобного не будет. И он прекрасно это знал. Они делали только то, что от них ожидалось и, в частности, что именно он ожидал от них: надо прийти, мило пощебетать часок, пожать руки новым педагогам, успокоить трясущихся новичков парой забавных историй, поделиться парочкой секретов, выпить по бокалу-другому и убедиться, что каждый из них рад очутиться здесь.

Нет, со мной что-то не то. Эта работа стала для меня слишком трудной. Я больше не гожусь для нее.

Вместо того чтобы свернуть в свой офис, он пошел дальше по выложенной кирпичом дорожке, петлявшей между зданиями в свете фонарей. Плющ, увивавший стены, будто вторая кожа, подрагивал от ночного ветерка. Листья только-только начали перетекать из зеленого в светящийся багряный, цвет окислившейся монетки. Почти ни одна стена в кампусе не осталась без этой лиственной кожи. Несколько лет назад он председательствовал на многочисленных заседаниях о роли плюща и его возможном негативном воздействии на структуру каменной кладки. Питер считал, что плющ навевает ощущение сказочности, делает место волшебным. Ночью, когда сквозь листву проглядывали освещенные окна, казалось, что дома выросли целиком из зеленых листьев – фантастический эффект: два, а то и три этажа живой листвы. В ней гнездились птицы, и зимой здесь же добывали себе пропитание – плотные темно-красные ягоды.

Он шел, и стены, чуть шевелясь, словно расступались перед ним, как будто там, в их резной зелени, происходило что-то таинственное.

Он миновал поворот, очерченный с двух сторон деревьями, и собирался направиться к дому. Наверное, ему просто нужно прогуляться, глотнуть свежего воздуха, и все успокоится. В этой части кампуса располагались административные и учебные здания, и сейчас никого не было. В столовых работу тоже закончили, остатки ужина прибрали, запустили огромные посудомоечные машины, выпускающие пышную белую пену в кисловатые стоки, бегущие по влажной плитке темных подвалов. Трава на газонах, верно, холодная теперь, жесткая от ночного воздуха.

Он еще раз свернул и начал подниматься по ступеням. Вечерний бриз не мог пробраться во внутренний двор, и плющ на стенах был неподвижен, черные листья спокойно висели. Ему никак не удавалось ухватить какую-то мысль. Что-то ускользало от него.

Ускользало не что-то конкретное, не само место, не чудесный мир Дерри, не его собственный прекрасный материальный мир. И не его любимая Рут, чья жизнь началась так печально, а она так храбро держалась, находила смешные истории и так прямо смотрела на мир. Сколько же радости и веселья принесла она ему за все эти годы. Он чуть не потерял ее однажды – по собственной трусости, из страха, – но в конце концов все выправилось.

На всем белом свете нет такой, как она.

Но что-то явственно от него ускользает. Он подошел поближе к стене и посмотрел на неподвижные листья, словно надеясь в них разглядеть и остановить это что-то – чем бы оно ни было. Тут листья над его головой отчаянно затрепетали, и он резко отпрянул. Шагнув назад, он увидел темный силуэт потревоженной птицы – крыльями она едва не задела его лицо.

И снова волна тоски накрыла его – уже привычная, даже родная, она словно пересекла незримую черту и приблизилась к нему, махнув рукой, прежде чем снова исчезнуть.