Последняя королева - К. У. Гортнер Страница 23

– Филипп, что случилось?

У него вдруг опустились плечи.

– Конец, – негромко проговорил он. – Я ничто. Даже меньше чем ничто.

– Вовсе нет, – возразила я. – Для меня ты – все.

– Тогда, возможно, тебе следует заседать в моих глубокоуважаемых Генеральных штатах.

Он снова потянулся к графину, но я взяла его за руку и вынула кубок из пальцев. Филипп не произнес ни слова. Я встала, глядя в его погасшие глаза:

– Тебя там настолько утомили?

Ничего удивительного: мой отец часто возмущался кастильскими кортесами, если они отказывались одобрить тот или иной закон. Мать всегда старалась его успокоить одними и теми же сдержанными словами: «Мы правим с их официального одобрения, как назначенные монархи. Без их мудрых решений мы стали бы тиранами или жертвой амбиций знати». Возможно, подобные чувства испытывал и Филипп: будучи эрцгерцогом, он также был вынужден подчиняться чиновникам, которых в первую очередь заботило благополучие королевства, а вовсе не проблемы короля.

– Утомили? – Он покачал головой. – Не просто утомили. Унизили. – В его покрасневших глазах вспыхнула злость. – Я эрцгерцог лишь по названию, на самом же деле все приказы отдает из-за кулис мой отец. – Он помолчал. – У меня никогда не будет того, чего бы мне хотелось.

В голосе его чувствовалась такая безнадежность, что у меня тут же возникло желание его защитить. Он стоял, словно брошенный всеми мальчишка, спутанные волосы падали на бледное лицо. Я взяла его за подбородок:

– Чего тебе хочется, любовь моя? Расскажи, и я дам тебе все что пожелаешь.

То были слова молодой жены, пытающейся утешить мужа, женщины, неспособной вынести страданий любимого. Ради него я сейчас готова была отправиться на край земли.

– Мне хочется… – Он сглотнул. – Мне хочется свободы. Я просил Генеральные штаты провозгласить меня полноправным эрцгерцогом, освободив от вассальных обязательств перед отцом, чтобы я мог править Фландрией от своего собственного имени. Я сказал им, что скоро мне девятнадцать и я вполне могу править самостоятельно. Я уже доказал это за прошедшие годы.

– И они не согласились? – в замешательстве спросила я.

Я считала его правителем Фландрии, полагая, что он и Безансон возглавляют герцогство. Мать говорила, что Филипп правит здесь с самого детства.

Он отвернулся:

– Мне сказали, что, пока отец не объявит меня совершеннолетним, я должен подчиняться их решениям. Я спросил: зачем насмехаться надо мной, вынуждая присутствовать на их заседании, если не в моей власти повлиять на его исход? Мне ответили, что так пожелал мой отец, дабы я научился править как положено. – Голос его стал жестче. – Как положено! Ради Христа, я всю жизнь прожил в его тени. Я всего лишь прекрасный принц в его клетке, без власти и авторитета, который играет одолженными игрушками.

Значит, он не был настоящим монархом. Он получил свой титул от отца, но на самом деле ему ничего не принадлежало. Впервые в наш идиллический мир ворвалась реальность, и я по наивности не осознала той тьмы, которую она могла породить. Мне хотелось лишь одного – вновь увидеть его улыбку.

– Ты во мне разочаровалась? – услышала я его голос.

– Нет, – тихо ответила я.

Обернувшись, он взглянул на меня:

– Даже теперь, когда ты знаешь, что я всего лишь марионетка отца?

– Ты не марионетка. Титулы меня не волнуют, Филипп. Мы счастливы вместе, и больше нам ничего не нужно.

Он грустно усмехнулся:

– Может, тебе и не нужно, но не мне. Я рожден, чтобы править. Я унаследовал свои земли от моей покойной матери, и я такой же Габсбург, как и мой отец, будь проклята его скаредная душонка. Я заслужил свою корону. Он не вправе меня ее лишать, пока не сочтет, что я ее достоин.

– Филипп, корона – вовсе не то, чем кажется. Мои родители носят короны, и что это им дало? Мать посвящает все свое время Испании, отец же месяцами путешествует по королевству, угрожая строящим козни грандам, иначе они могут счесть его слабым и попытаться устроить переворот. Легкой жизнью это не назовешь.

– Возможно. – Он снова повернулся ко мне, протягивая руку. – Иди сюда.

Я медленно подошла к нему. Он взял мои руки в свои:

– Прости меня. Ты ни в чем не виновата. Но мне хотелось бы оставить свой след в этом мире. Я не могу всю жизнь считаться необъявленным наследником своего отца.

– Ты оставишь свой след. – Я посмотрела ему в глаза. – Когда-нибудь он умрет, и ты унаследуешь его мантию. Ты будешь править всем, чем правит он, и даже большим. А я буду рядом с тобой, любовь моя.

Кивнув, он провел пальцем по моей щеке:

– Да, конечно. Когда-нибудь. – Он слабо улыбнулся. – Знаю, тебе тоже нелегко пришлось. Я получил твое письмо и обещаю, что поговорю с Безансоном, как только он вернется. Я взял его с собой, чтобы он помог мне в Генеральных штатах, поскольку понял, что сам ничего не добьюсь. Решил, что его присутствие может склонить их на мою сторону. Он все еще там, пытается стегать дохлую лошадь. Но я уверен, он не мог преднамеренно приказать так поступить с твоими дамами. Тут наверняка какое-то недоразумение.

Я прикусила губу, не став говорить того, что уже поняла: архиепископ действовал с обдуманным злым умыслом. Вероятно, он пытался разлучить меня с моими испанскими союзниками, чтобы теснее привязать к Филиппу. Но как бы он ни был мне отвратителен, я не могла ничего поделать, пока он находился в Генеральных штатах, а моих дам уже не было рядом.

Но теперь я знала, что Безансон – мой враг.

* * *

Неделю спустя мы с Филиппом ужинали наедине в моих покоях. До этого мы два-три дня провели на охоте в ближайшем лесу, взяв с собой лишь нескольких слуг. Мне не доставляло никакого удовольствия ставить силки на кроликов или выслеживать кабанов и оленей, но, проведя какое-то время в своей стихии, Филипп вновь обрел уверенность. Наши ночи были долгими и страстными, чему помогало отсутствие обычного придворного этикета. Если честно, мне даже жаль было возвращаться: простая жизнь в лесу нравилась мне куда больше, чем дворцовая роскошь.

Мы наслаждались жареными перепелами в сливовом соусе, когда ворвалась Беатрис:

– Ваши высочества, прошу простить за вторжение, но прибыл курьер. Он говорит, у него срочное письмо.

Филипп отодвинул кресло и встал.

– Нет, останься, – сказал он мне, когда я тоже поднялась. – Сперва сам с ним повидаюсь. Может, ничего особенного. Заканчивай ужин, а я скоро вернусь.

Я кивнула, глядя на Беатрис.

– Письмо из Испании, – сказала она, едва Филипп вышел.

– Из Испании? – Я встала, уронив с колен салфетку. – Ты уверена?

– Да. Я слышала, как курьер говорил управляющему его высочества, что проскакал день и ночь из Антверпена, где его нанял посланник из Испании, чтобы передать письмо.