Школа обольщения - Джудит Крэнц Страница 23

У Спайдера было совершенно нетипичное для героев американской литературы очень счастливое детство. Печальный, но бравый капитан третьего ранга Эллиот, главное достоинство которого состояло в том, что он окончил Военно-морскую академию за год до Джимми Картера, в периоды своего пребывания на суше искал мужской компании у Спайдера. Он учил сына плавать на яхте, кататься на лыжах, помогал ему готовить уроки. С того дня, как мальчику исполнилось три, он часто проводил с ним уик-энды «по-мужски»: они бродили по окрестностям, ловили форель, жили в палатке. Он, конечно, любил свою жену, но побаивался, что, если они будут продолжать ссориться, дело кончится еще одной парой девчонок.

Эллиоты жили в Пасадене, в комфортабельном доме. Мать Спайдера с толком распоряжалась деньгами семьи, тратя с понятием о необходимости и достаточности, и школьные годы Спайдера прошли в этом довольном собой пригороде Лос-Анджелеса, напоминавшем лучшие кварталы Уэстчестера. Его отрочество пришлось на 1950-е годы, привольное десятилетие, в которое мальчику так славно жилось в конформистской Южной Калифорнии, а в 1964-м он поступил в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. В последующие четыре года, пока его сверстники в Колумбийском университете и в Беркли протестовали и бунтовали, крайним проявлением его антибуржуазности были случайные вечеринки, где курили марихуану.

Только две черты резко и бесповоротно отличали Спайдера от типичного американского рубахи-парня, здорового представителя верхней прослойки среднего класса. Во-первых, он обожал женщин. Он был страстно влюблен во все и вся, что связано с женской половиной этого мира. Во-вторых, у него оказался великолепный вкус. Его художественное чутье было врожденным и бессознательным и проявлялось в вещах и сочетаниях, на первый взгляд ничего не значащих для большинства равнодушных: например, он устраивал прекрасные фотостенды, прикалывая на огромную доску фотографии из газет и журналов и не забывая менять экспозицию; или создавал у себя на книжных полках галерею образов, используя самые разные предметы быта и живой природы, причем пользовался этим приемом задолго до того, как в искусстве была провозглашена концепция «открытия мира вещей и природы»; длинный ряд пустых банок из-под апельсинового мармелада, выброшенные за ненадобностью уличные знаки, пара детских коньков образовывали по его прихоти композицию, необъяснимым образом чарующую глаз. Даже свои джинсы и футболки он носил чуть-чуть не так, как другие парни, надевавшие такое же тряпье.

Когда ему исполнилось тринадцать, родители матери подарили ему первый фотоаппарат, небольшой «Кодак». Сам капитан Эллиот время от времени делал попытки сфотографировать членов своей семьи, но ему никогда не удавалось без угроз собрать вместе всех девочек, какая-нибудь непременно корчила рожу и портила снимок. Однако то, что они не хотели сделать для отца, они с восторгом делали для Паучишки, соревнуясь друг с другом в этой новой игре, наряжаясь в старые шляпки миссис Эллиот и туфли на высоких каблуках, повиснув на ветках деревьев, окружив кольцом статую нимфы в дальнем углу обширного сада и являя собою цветник нераспустившейся женственности.

Когда Спайдеру исполнилось шестнадцать, он купил в ломбарде подержанную «Лейку». У нее был сломан затвор, поэтому она досталась ему задешево, и, когда он ее почистил, отполировал, сменил объектив и починил затвор, камера стала работать прекрасно. Спайдер расплатился за покупку, проработав летом в ателье, где он ночами проявлял фотографии для паспортов. Фотография стала его хобби; сестры постепенно перестали служить его вдохновению, теперь его куда больше воодушевляла работа, а девочкам вдруг понадобилось сниматься с их лучшими подругами, зато Холли и Хизер пожелали иметь свои фотографии, чтобы одаривать ими мальчиков. Спайдер переоборудовал ванную в темную комнату, купил подержанный увеличитель и кюветы у владельца ателье, самостоятельно, методом проб и ошибок, нашел оптимальные режимы для проявки и печатания. Часто, вдохновленный фотографиями из «Лайф», он выходил из дома и снимал деревья, холмы и промышленные здания или отправлялся в центр Лос-Анджелеса, чтобы попытаться запечатлеть душу улицы. Он изводил по целой пленке, но неизменно чувствовал себя счастливее всего, когда работал с сестрами. Они подросли, превратившись в красавиц, и начали стесняться перед камерой. Он научился повелевать ими и знал, как заставить их расслабиться и помогать ему. В честь окончания школы от все тех же бабушки и дедушки он получил новенький «Никон», а вместе с ним и неограниченные возможности для фотографирования женщин, ибо в университете в них не было недостатка.

Спайдер вступил в фотоклуб, но его истинным увлечением стало мгновенное фиксирование образов калифорнийских девушек, вытворявших те восхитительные штучки, которыми они так славятся. К тому времени как Спайдер окончил университет по специальности «политические науки», он понял, что ошибся в выборе специализации. Хобби его постепенно превратилось в дело жизни, в то, чем он теперь желал заниматься профессионально. Он решил стать модным фотографом, а для этого ему пришлось отправиться в Нью-Йорк, который для модной фотографии является тем же, чем Амстердам — для торговли алмазами.

Подобное решение весьма естественно для человека, обожающего женщин, наделенного чрезвычайно тонким художественным вкусом обладателя собственного «Никона», но осуществить свои амбиции свежеиспеченному выпускнику колледжа бывает не легче, чем устроиться начинающим репортером в отдел городских новостей «Вашингтон пост».

Как бы то ни было, осенью 1969 года Спайдер Эллиот прибыл в Нью-Йорк, имея на руках накопленные за двадцать три года сбережения в виде чеков, подаренных на дни рождения и на Рождество, а также деньги, заработанные летом, — всего около двух тысяч семисот долларов, и сразу же ринулся искать дешевое жилье. Довольно скоро он нашел подходящий чердак среди нижних кварталов покрытых гарью Тридцатых улиц, неподалеку от островка оптовых меховых магазинов Восьмой авеню. Жилье представляло собой одну огромную, длинную, обшарпанную комнату, казавшуюся просевшей посередине, но зато из нее открывался вид на Гудзон, и в потолке на высоте пяти с половиной метров имелись семь окон. Он стал обладателем крошечной ванной, которая при необходимости могла служить темной комнатой, и владельцем кухонного стола с раковиной. От предыдущего жильца ему досталась старая печь и еще более старый холодильник. Спайдер прикупил кое-какую мебель, соорудил настил для сна, покрыл его матрацем из вулканизированного пластика, приобрел несколько подушек, простыни, две кастрюли и сковородку. Потом выкрасил обшарпанный пол в золотисто-песочные тона, а стены — четырьмя разными оттенками голубого; потолок покрасил в грязно-белый цвет. Расставил на полу три кенийские пальмы, купленные оптом у Кайнда, провел к ним снизу подсветку, используя напольные лампы, и по ночам, лежа на своем матраце, как на плоту, и глядя вверх через семь потолочных окон на проплывавшие над городом облака, на тени от пальмовых ветвей, отплясывавшие на стенах тропический танец, слушал пластинки Нэта Кинга Коула или Эллы Фицджеральд и чувствовал себя беспечным, свободным и счастливым, как на пляже.

Дом, в котором снял чердак Спайдер, представлял собой отсыревшую и обветшавшую производственную постройку, не предназначавшуюся для жилья. Но там был старинный лифт с дверями, напоминавшими раздвижные железные ворота; на нижних этажах гнездилась пестрая уйма дышавших на ладан фирм, компания торговавших по почте, каких-то полуобанкротившихся изготовителей пуговиц, оптовых торговцев залежалым текстилем, а также две бухгалтерские конторы, чьи помещения были обставлены с поистине диккенсовским убожеством. На последнем этаже, где поселился Спайдер, размещались еще несколько жильцов, которые вставали и ложились в совершенно непонятное время и лишь изредка попадались ему на лестнице или в вестибюле.