Русский купидон - Саша Майская Страница 23

Через пятнадцать минут она уже носилась по кухне, доставая из закромов самые душистые, самые неожиданные и самые аппетитные приправы и добавки к тесту. Это должен быть не тортик, а Тортик!

На то, чтобы пройти через улицу, у нее духу все-таки не хватило. Лена накрыла благоухающий тортик кастрюлей, решительно встала на четвереньки и проползла под переплетением колючих веток живой изгороди, внимательно глядя по сторонам. Этот проход был хорош всем, кроме одного: он располагался слишком близко к компостной куче. Но ведь мы же не скажем об этом Максу?

Василий чуть с ума не сошел от счастья. Он даже лаять не мог, только улыбался и скулил, а потом повалился на пол и задрал все четыре лапы вверх. Лена шепотом уговаривала его пойти и позвать хозяина, когда хозяин сам спустился по скрипящей лестнице со второго этажа.

Выглядел Макс несколько лучше, чем при встрече на почте. По крайней мере, он побрился. Одет он был по обыкновению в старые полотняные штаны и неимоверно грязную синюю футболку с дырками на груди и по швам. Лена чуть не взвыла — настолько он был хорош даже в этом неприглядном наряде.

Макс встал на первой ступеньке с видом солдата, собирающегося отстаивать последний рубеж. На Лену он старался не смотреть. Та сделала шаг вперед и поставила тарелку с тортиком на стол. Василий чавкнул. Макс спросил напряженным голосом:

— Это что?

— Эт-то… тортик. Ананасный. Я думала, вдруг ты голодный.

— А зачем?

— Ну… чтобы ты его съел.

Разговор развивался как-то не так. То есть после такого разговора очень трудно наброситься и сорвать все одежды с желанного тела…

— Ты в него яду, что ли, подсыпала?

— Нет, но если ты предпочитаешь с ядом, могу испечь второй.

— Испеки. Один хрен.

— Что, прости?

— Один хрен, я сказал. Лучше пирог с ядом, чем бесконечная эрекция.

— Сухомлинов!

— Синельникова?

— Я не собираюсь выслушивать твои пошлые шуточки…

— Ну так и иди.

— Что?

— Что слышала. Иди-иди. Береги честь смолоду. Опять же, сейчас Эдик придет.

— Зачем?

— А тебе какая разница? Я ориентацию сменил, теперь буду коротать вечера с Эдиком.

— А ты, интересно, при нем будешь так шутить?

— А чего мне при нем шутить?

— А при мне чего?

— А не знаю. Как увижу тебя, так и тянет на шутки-прибаутки.

— Ага. И на неприличные письма. Ну тебя к черту, Сухомлинов! Тарелку вернешь.

И разгневанная Ленка Синельникова стремительно вылетела из дома Макса Сухомлинова, оставив того в явном недоумении.

Все-таки женщины — это малахольные создания без царя в голове! Сначала она шипит и извивается на почте, что твоя змея, говорит о том, что между ними все кончено и чтоб он ни ногой больше к ней не совался? Потом печет тортик и прется с ним прямо в дом. Может, говорит, ты голодный! Голодный, да не от голода.

А губы намазать не забыла — хотя и не причесалась.

Да, и самое главное. Что это еще за письма неприличные? Те, давнишние? Которые он еще пытался ей, изменщице, посылать, хотя писать нормально никогда не умел? Так их было штуки три всего и сто лет назад. Да, и уж неприличного в них не было абсолютно ничего, по определению. Не то время было, для неприличных-то писем!

Непонятно все это…

В этот момент пришел Эдик.

Макс договорился с ним насчет проводки — не хотел рисковать, с электричеством шутки плохи. Эдик пришел даже со своей стремянкой и занялся проводкой с большим энтузиазмом. Через полчаса дело было сделано, и мужчины расположились за столом с бутылочками холодненького пивка.

Эдик отхлебнул и понимающе кивнул на источающий аромат ананаса тортик.

— Подкармливает?

— Кто?

— Конь в пальто. Да ладно, Максим, все Кулебякино в курсе.

— Хочешь? Я сладкое не ем.

— Давай. Эх, хороша хозяйка будет… если кому достанется.

— Ну… кому-то достанется.

— Вот я и говорю — повезет тому мужику! Я тебе, Макс, честно скажу: сначала-то я разозлился. Ну, типа, ревновал даже. А сейчас думаю — все к лучшему.

— Это почему это?

Макс с подозрением уставился на Эдика, но белокурый гигант простодушно улыбнулся в ответ.

— Ну как. Ты же уедешь скоро? Уедешь. Она погрустит, конечно, а потом ей захочется, чтоб кто-то рядом был, мужик в смысле. Так-то она столько лет одна прожила, вроде привыкла, а после тебя ей уж потруднее придется. Вот тут я и рискну.

— На что?

— Ну… предложение ей сделаю. Ленка-то мне нравится давно, только я не знал, как к ней подступиться. А теперь знаю.

Макс смотрел на простодушного Эдика едва ли не с нежностью. Поразительно все-таки точна Природа-мать в расчетах. Вот переборщила с ростом и красотой неземной — тут же убрала ума и такта. Был бы не Эдик, а архангел небесный — а так ничего, дурак и дурак.

— Эдик, а с чего ты взял, что она согласится?

— А деваться ей куда? Грех покрыть надо?

— Ка… кой грех?

— Мама с папой вернутся на Новый год — им все Кулебякино в уши будет жужжать. А старый Синельников на расправу скор. Ты, кстати, ежели надумаешь зимой на лыжах, или в отпуск — не раньше старого Нового года! Синельниковы аккурат после него уезжают всегда.

— Эдик…

— Да, так я и говорю: чтоб народ не трепался, надо ей быстренько сообразить с замужеством. Опять же, меня тут любят. Уважают. Имя мое трепать не будут.

— Та-ак. А тебе, значит, до фонаря, что ты чужую бабу подбираешь?

— Да ты че, Макс?! Мы ж все же не в деревне, да и на дворе двадцать первый век. Кроме того, Алену хрен, я извиняюсь, подберешь, если она сама этого не захочет. С характером она. Ладно, пойду. Спасибо за пиво, за тортик и за шабашку. Если что — обращайся. Пока.

Эдик ушел, и Макс удрал на заднее крыльцо, продышаться и проругаться.

Кулебякино, за ногу его бога душу мать! Сотни ласковых глаз с улыбкой смотрят на нас. Жених! Белокурая Жози!

Он мрачно посмотрел на лиловые небеса и решил искупаться. В конце концов, пруд теперь практически на его территории!