Ниагара в хрустальном бокале - Элизабет Бартон Страница 23

Мотели – истинный оплот американской демократии. Если бы не было мотелей, рухнули бы все национальные ценности, какими так гордятся от мала до велика все жители Соединенных Штатов. В дешевых мотелях полиция прячет свидетелей преступлений, там от любопытных глаз публики чужие жены укрываются с чужими мужьями, грабители с мешками похищенных денег ищут убежища от преследователей. Мотель как перекидной мост между сверкающей роскошью и стесненной скудостью: въезжая на время в тесные безликие номера с телевизором и обшарпанной мебелью, где не спрашивают документы, богатые и бедные американцы теряют свой статус. Кем бы они ни были в своей обычной жизни, здесь, в одинаковых комнатах, они становятся просто людьми, попавшими в жернова обстоятельств.

После переезда в Нью-Йорк из Буффало Джоанна какое-то время жила в мотеле, пока ей не удалось найти квартиру. Владельцы мотеля, пожилые супруги, отнеслись к ней почти по-родительски: узнав, что девушка готовится в консерваторию, снизили плату за проживание и стали приглашать Джоанну к себе домой, чтобы она могла играть на их старом фортепиано. Лучшего Джоанна и не могла пожелать. Фортепиано оказалось не просто старым, оно было раритетным и в прошлом принадлежало известному американскому дирижеру и композитору Уолтеру Дамрошу. Супруги оказались так добры, что за скромную плату продали Джоанне инструмент, когда она арендовала квартиру.

И вот Джоанна вновь перебралась в мотель. Ее фортепиано временно осталось по старому адресу. Стив вызвался ежедневно вытирать с него пыль.

Вместе с Джоанной путешествие в Нью-Йорк проделал и ее новый друг Макс – щенок бриара, прибившийся к ее ногам поздним вечером в Ниагара-фолс. Уезжая, Джоанна наведалась в собачий приют и забрала щенка. За отдельное вознаграждение хозяин мотеля позволил Джоанне держать Макса в номере, но с условием, что пес не будет лаять и гадить в помещении.

В номере стоял затхлый воздух, форточка на старой деревянной раме почему-то была накрепко забита гвоздями, поэтому, чтобы проветрить комнату, Джоанне пришлось открывать окно. Из украшений на грязно-розовых стенах висела усатая репродукция Джоконды и аляповатый пейзаж с изображением тропического острова. С потолка свешивала паутину пыльная люстра, из-под кровати с опаской поглядывал мышонок.

– Здравствуй, дружок! – приветливо сказала Джоанна, и мышонок, испугавшись ее голоса, стрелой пересек комнату по периметру и скрылся в щели между стеной и плинтусом.

Грустно улыбнувшись своему отражению в зеркале, Джоанна села на кровать и принялась разбирать коробки с вещами. В ближайшие дни ей предстоит найти новую квартиру. Слишком долго делить жилище с мышиным семейством ей не хотелось.

На Амстердам-авеню, между 62-й и 66-й Западными улицами, где располагался «Эйвери Фишер холл», Джоанну встретили довольно тепло. Не успела она дойти до середины зрительного зала, как музыканты из оркестра бросили репетировать и обступили ее со всех сторон. Все они утешали ее, как могли, уверяя, что никто в оркестре не поверил ни единому слову в статье. Для большей убедительности кто-то из оркестра принес из гримерки тот самый номер газеты, чтобы прилюдно разорвать его в клочья. Но Джоанна, увидев сперва свою фотографию, а потом и фотографию автора, не позволила этого сделать.

– Я его знаю, – сказала она, широко раскрыв изумленные глаза и указывая на фото автора. – Это же Мартин. Мы с его женой ходили в парк аттракционов. Они жили недалеко от нас.

Сопоставив факты, она схватилась за голову. Все то время, пока разворачивался ее роман с Роджером Деннехи, они оба были под наблюдением репортера бульварной прессы. Притворившись другом, Мартин Дрейфус подсылал к Джоанне свою жену, чтобы выяснить подробности ее отношений с врачом. Не случайно дружеское участие со стороны четы Дрейфус достигло апогея после того, как стало известно об истинном семейном положении Роджера. И, конечно, в скандале с брошью Мартин и его жена были всецело на стороне Джоанны. Ванесса, хоть и ненавидела соперницу, но не стала бы рассказывать всем о происшествии, ведь это так или иначе могло бросить тень на ее отношения с мужем. Джоанна же, обвиненная несправедливо, неосознанно искала защиты у новых приятелей, посвящая их в подробности своей печальной истории.

– Негодяй! Они с женой обвели нас вокруг пальца. Они следили за нами, а мы ничего не замечали.

Последнее, что еще ценила Джоанна, вера в дружбу, было жестоко растоптано. Мартин не просто вывалил на газетную полосу всю историю от начала до конца (правда, предварительно изменив имена и фамилии), но и оболгал Джоанну, выставив ее воровкой драгоценностей, а Роджера – той обезьяной из анекдота, что никак не могла выбрать, умная она или красивая. По словам Мартина, Роджер все время метался, пытаясь решить, кто он на самом деле – верный муж злобной, стервозной адвокатши с акульим оскалом или счастливый любовник молодой своекорыстной музыкантши.

Прочтя всю мерзость о себе, Джоанна едва не поверила в правдивость Мартина, столь убедительно он излагал свою версию событий. После такого сильного удара встреча с руководителем Нью-йоркского филармонического оркестра Бэннионом показалась Джоанне пустой формальностью, и она нисколько не осудила его, когда он объявил, что в одностороннем порядке расторгает контракт с ней.

– У нас приличный коллектив, и я уважаю чувства наших поклонников. После этой статьи с вашей фотографией я не могу позволить вам оставаться в оркестре, мисс Тайлер, – вещал Бэннион, стараясь не смотреть в глаза Джоанне. – Я не стану спрашивать, правда ли то, что здесь написано, мне безразлично. Но факт в том, что задета репутация моего оркестра. Это недопустимо. Не думайте, что я пристрастен. Вы – прекрасный музыкант, но честь моего оркестра мне дороже. Всего хорошего.