Третьего не дано - Дениза Алистер Страница 23

Нет, с отчаянием думала Джоан, мне не нужна его заботливость, вызванная врожденным чувством долга. И тут она забыла все обещания, данные себе: что бы ни произошло, оставаться равнодушной, холодной и спокойной. Она вырвалась из рук Эрвина и соскочила на пол.

— Оставь меня в покое! Перестань разыгрывать из себя святого или рыцаря! Ты просто самовлюбленный напыщенный тип, который упивается своим благородством!

Выкрикивая все это ему в лицо, Джоан совершенно не осознавала, как выглядит. Меж тем волосы ее растрепались, лицо покраснело от гнева. Из-за бурной жестикуляции и без того короткое платье задралось почти до самых бедер. Она прерывисто дышала. В таком состоянии она слишком поздно заметила, что черты лица Эрвина постепенно изменились почти до неузнаваемости, стали резкими, словно застывшими. Глаза сузились и потемнели.

— Что ж, я больше не буду ни рыцарем, ни святым. Я стану таким, каким ты хочешь меня видеть, дорогая. Обещаю тебе!

Он снова подхватил Джоан на руки и, резко распахнув дверь спальни ударом плеча, внес ее в комнату и опрокинул на кровать. Одной рукой он стиснул ее запястья и прижал их к кровати поверх головы. Другой резко провел по ее телу снизу вверх — от гладких стройных ног до груди.

Затем рука Эрвина снова скользнула вниз, но уже гораздо более медленным, ласкающим движением. Джоан лишь беспомощно вздрагивала, чувствуя, как желание огненной волной разливается по телу. Затаив дыхание, она следила за взглядом Эрвина. Все ее существо трепетало от лихорадочного возбуждения.

Джоан видела, что в нем самом тоже постепенно нарастает напряжение. И наконец плоть одержала верх над рассудком. Когда их взгляды встретились, Эрвин тихо, но убежденно произнес:

— Да. Сейчас.

Он снял смокинг и отшвырнул его в сторону, затем лихорадочно расстегнул рубашку, и Джоан увидела его обнаженный мускулистый торс, сведенный той же мучительной судорогой неутоленного желания, которая пронзала и ее тело. Каким-то шестым чувством она поняла, что сейчас не имеет права ответить ему отказом, и покорно опустила руки.

С такой же безмолвной благодарностью Эрвин взял ее руки в свои и обвил их вокруг шеи. Джоан принялась медленными, ласкающими движениями поглаживать его затылок, затем ее пальцы скользнули вниз, к основанию шеи, там, где ощущалась частая пульсация крови в жилах.

Она любит его. И всегда любила. Ее тело жаждало его столь неистово, что чувство это было неподвластно разуму. Не удержавшись, Джоан застонала и придвинулась ближе к нему, прижимаясь грудью к его обнаженной груди. Сердце ее неистово забилось, когда Эрвин медленно стянул с ее плеч тонкие бретельки платья.

О да, они должны почувствовать друг друга всей кожей, слить сгорающие от желания тела воедино. Сейчас, как и прежде, он знал, чего она хочет, потому что сам хотел того же.

Эрвин отыскал губами ее губы, и она раскрыла их, испытывая мучительную жажду его поцелуев, от которых ее бросало в дрожь. Затем начала поглаживать его спину, в то время как он опустил руку к ее бедрам, и, нетерпеливо отыскав пояс ее трусиков, стянул их вниз. Его дыхание стало тяжелым и прерывистым, когда, вновь проведя рукой вдоль ее бедра, он не встретил никакой преграды. Затем Эрвин протянул руку к молнии у нее на спине и, быстро расстегнув, стянул платье с ее разгоряченного тела.

Джоан наслаждалась мягкими, скользящими движениями его рук, то поднимающихся, то опускающихся от ее плеч к бедрам снова и снова, пока растущее возбуждение не сделалось почти невыносимым и не превратилось в неистовую потребность слиться с ним, стать единым целым.

Эрвин медленно целовал ее губы, веки, впадинку на шее, нарочно оттягивая завершающую стадию наслаждения. Точно так же, как делал это прежде, не позволяя всеохватывающей страсти завладеть им раньше времени.

На мгновение Джоан пришла в голову почти безумная мысль: это всего лишь очередной этап жестокой игры, на самом деле он не испытывает к ней никаких чувств. И вот, когда она уже почти потеряла всякую надежду на то, что это когда-нибудь свершится, его возбужденная плоть проникла в нее, и наслаждение, превышающее то, что она испытывала до сих пор, лавиной обрушилось на Джоан, унося в океан неизъяснимого блаженства.

Она вновь переживала знакомое, но каждый раз кажущееся невероятным чувство растворения в другом человеке. Они словно ощущали себя частью друг друга, их тела говорили на своем особом языке, понятном только им самим. Они сплетались все теснее и теснее, постепенно убыстряя ритм, пока одновременно не достигли мига, дарящего всю полноту бытия и почти сразу вслед за этим — всю горечь опустошения.

— Радость моя… — прошептал Эрвин, опуская голову ей на грудь. — Это было что-то невероятное… То, что ты делаешь…

Даже слова были те же самые, и он произносил их, как всегда, с необыкновенной нежностью, которую теперь трудно было предположить в нем. Слова, некогда открывавшие ей всю глубину его любви… Только сейчас это не было любовью.

Внезапная дрожь холодной змейкой проползла по телу Джоан. Кровь застыла у нее в жилах, когда она поняла, что произошло между ними на этот раз.

Она по-прежнему любит Эрвина. Она не может разлюбить его, как бы ни старалась. Душевно и физически она всегда будет принадлежать ему. А он… он ненавидит ее! Не так сильно, чтобы желать ей вреда, но вполне достаточно, чтобы презирать.

То, что случилось, не пройдет безболезненно для них обоих. По многим причинам отказать ему этой ночью было выше ее сил. Большинство мужчин забывают все свои сомнения, едва лишь снимают брюки. Но только не Эрвин. Наверняка он станет презирать себя. И она тоже будет презирать себя за то, что отдалась ему, да еще и нарочно возбуждала его. И в итоге они окончательно похоронят все светлые воспоминания, еще оставшиеся от тех дней, когда они по-настоящему любили друг друга…

Джоан откинулась на подушки, затем, протянув руку, подняла с пола скомканное платье и, кое-как прикрыв им наготу, заявила:

— Если тебе нужен секс, ты сможешь получить его, когда захочешь. Я не могу тебя остановить. Но предупреждаю: теперь это совсем не то, что было раньше, потому что я больше не люблю тебя. Как я могу любить человека, который считает меня лгуньей?

Я должна быть жестокой ради нашего общего блага, подумала Джоан, с тоской глядя на то, как в чертах Эрвина проступает недоверие, постепенно сменяющееся гневом, а затем — холодным презрением.

Джоан смотрела, как он встает, одевается, идет к двери. Мучительное желание окликнуть его, попросить остаться и забыть ужасные слова одолевало ее. Но она поднесла руку ко рту и впилась зубами в костяшки пальцев, чтобы заглушить уже рвущийся наружу крик.