Дар божий. Соперницы - Ольга Дремова Страница 23

— Я должен сказать вам одну важную вещь, которая касается только нас троих и никого больше.

Андрей поднял вопросительно глаза, а Гришка, раздувшись от гордости, видимо, в предвкушении большой военной тайны, просиял:

— Какую вещь?

— Дело в том, что я ваш родной отец.

Если бы со школы упала кровля, и то её падение не произвело бы такого оглушительного эффекта. В комнате повисла тишина, только часы при входе в зал тикали, отмеряя громкие секунды бегущего времени.

Лицо Андрея побелело, а маленькие кулачки крепко сжались. Так он и знал, так он и чувствовал, что ничего хорошего от этого человека ждать не придётся! Стас видел, что губы его сузились, а крылья носа мелко вздрогнули. Опустив глаза в пол, Андрей молчал, и Неверову стало ясно, что до поры до времени отношений с Андреем не будет никаких.

Зато Гришка, сияя, словно солнечный зайчик на серебре, от восторга даже приоткрыл рот. Так вот какой он, отец! Он всегда знал, что папа не может быть плохим, просто тогда, много лет назад, случилось что-то страшное, чего им с Андрейкой взрослые не рассказали. А теперь он пришёл к ним. Какой он замечательный, и как хорошо, что у них такой отец.

— Это правда? — восхищённо произнёс он.

— Правда.

Сердца мальчишек бились часто-часто, а сердце самого Стаса готово было выпрыгнуть из груди от гордости за то, что эти двое — его сыновья. Какой он был дурак! Вот то, ради чего он будет жить, теперь всё будет по-другому.

— Вы что-то перепутали. — Голос Андрея прозвучал тихо, словно откуда-то издалека, но уверенно и твёрдо. — У нас есть папа и мама. Нашего отца зовут Вороновский Лев Борисович, ни о каком другом отце речи быть не может. — Видимо, Гришка хотел что-то сказать, но, увидев взгляд Андрея, закрыл рот и опустил глаза в пол. — Извините, пожалуйста. Если можно, мы пойдём домой, а то наши родители будут волноваться. До свидания.

Андрей, взяв Гришку за руку и закинув на плечо ранец, потянул его к выходу. Неверов молча смотрел им вслед. Не обернувшись и не добавив больше ни единого слова, Андрей исчез в дверях, зато Гришка, уходя, обернулся и, посмотрев на отца долгим восхищённым взглядом, улыбнулся на прощание.

— Один ноль в мою пользу, — довольно прошептал Стас. — Если учесть, что по одному они просто не выживут, то второе очко явно не за горами.

— Зачем ты так? — Глаза Гришки были на мокром месте, казалось, ещё мгновение, и он расплачется. В пустоте лестницы голосок его гулко отдавался от стен. — Он же ничего плохого тебе не сделал. Он ни о чём тебя не просил и ничего не предлагал, он просто хотел посмотреть на нас, поговорить, а ты сразу так…

— Чего мне на него смотреть? Гриш, о чём с ним можно говорить, ведь он же нас предал: меня, тебя, ту женщину, нашу маму, он же её бросил! Ты что, забыл? Как ты можешь вообще с ним разговаривать?

— Да ничего я не забыл, — крикнул Гришка. — Мы же не знаем, что произошло, нам же никто ничего не рассказывает. И вообще, мы узнали, что нас взяли из детского дома, по случайности! Как мы можем узнать, что было давно, нас ведь тогда ещё даже не было!

— Неправда, мы знаем много, нас мама с папой вырастили, не дали нам пропасть, они любят нас и верят нам. — Глаза Андрейки сверкнули в негодовании. — Чего ж этот физкультурник про нас столько лет не вспоминал? А ты и разнюнился: ох! ах! папочка прибыл!

— Почему ты такой злой? — хлюпнул носом Гришка. — Оттого, что я хорошо отношусь к нашему папе, да, к папе! — повторил он, увидев возмущённый взгляд брата, — к нашим родителям я не стал относиться хуже. Так в чём я виноват?

Объяснить словами то, что творилось у него внутри, Андрейка не мог, но он чувствовал, что, относясь таким образом к новоявленному папочке, Гришка совершает страшное предательство.

— Знаешь, Гриш, это твоё дело, будешь ты с ним встречаться или нет, — выдавил из себя Андрей, — только не нужно расстраивать родителей, у них и без того забот хватает. Я думаю, не стоит им ничего рассказывать.

— Я тоже так думаю.

* * *

— А может, ну их совсем, а? — неуверенно проговорил Гена Якорев, работавший в отделении Льва уже много лет. Его непослушный тёмный чуб загнулся кверху, а губы сложились в виноватую улыбку. Нерешительно потоптавшись у входа, он отошёл на несколько шагов в сторону и умоляющими глазами выразительно посмотрел на Льва. — Ну, жили же мы столько лет без этих самых выкрутасов, и ещё столько же проживём. Пойдёмте отсюда, не к лицу мне в таком возрасте срам принимать. И потом, я не обязан обучаться всяким глупостям в своё нерабочее время, что это за работа такая, когда круглосуточно человека напрягают и вьют из него верёвки? Нет, и всё тут. Сказал, не пойду, значит, не пойду, только зря ехали.

Он оглянулся по сторонам, ища поддержки у сострадательной женской половины, но Маришка и Света, Генина жена, стояли молча, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

Положение Гены было просто ужасно. Вся суть его мучений заключалась в том, что ровно через неделю он должен был отбыть на медицинский конгресс в Японию в качестве представителя от клиники. Затея эта ему пришлась явно не по душе. Не зная языка, обычаев, традиций, короче, почти ничего не зная о Японии, лететь туда он, разумеется, не хотел, но обстоятельства складывались так, что, кроме него да Льва, послать было абсолютно некого. Сначала Гене и в голову не приходило беспокоиться, потому что он был твёрдо уверен, что, ясное дело, полетит Лев, но неожиданно для всех Вороновский отказался, сославшись на то, что через месяц ему придётся отправиться в Канаду, куда не поехать он по вполне понятным причинам не мог.

Если честно, то причины, заставившие Вороновского лететь в Канаду, а не в Японию, были очевидны только для него одного. Обещание, данное Натанычу в последние минуты его жизни, он решил выполнить во что бы то ни стало, никого в свои дела не посвящая. Гена был не в курсе того, что произошло в реанимационной палате, а потому никак не мог взять в голову, почему Лев, уже неоднократно бывавший в Японии, знавший там все ходы-выходы как свои пять пальцев, перекидывает это на его многострадальную голову.

С языком и дорогой Гена ещё кое-как рассчитывал разобраться, всё же он летит не один, кругом будут люди, целая делегация. Отель, где их разместят, опять же русскоязычный, так что уж не так всё и мрачно, как можно было себе представить. Но здесь всплывал один достаточно нелепый аспект, который для Якорева был краеугольным камнем преткновения.

Проблема заключалась в том, что он любил вкусно покушать, а в отведённом для делегатов отеле обещали только завтраки и обеды, если, конечно, получится. Лечь спать голодным Геннадий просто и помыслить не мог. Нет, конечно, каждому представителю выделялись командировочные, они были достаточными, чтобы человек мог позволить себе зайти вечером в относительно приличное заведение утолить голод. Но вот тут-то и была «зарыта собака». Дело в том, что в большинстве заведений подавали такие блюда, употреблять которые каждый уважающий себя посетитель мог только специальными палочками для еды, а как с ними управляться, Геннадий не имел ни малейшего понятия. Нет, конечно, на кухне любого ресторанчика наверняка бы нашлись и вилки, но выглядеть на общем фоне белой вороной как-то не хотелось, легче было научиться есть палочками тут, чем выпрашивать вилку там.