Грехи негодяя - Анна Рэндол Страница 23

«Приятно, конечно… но не очень», – со вздохом подумала Оливия.

– Он защищал меня в доме графа. И пошел за нами, желая убедиться, что все в порядке.

– Был ли он доволен, когда ты сказала, что я собираюсь взломать шифр?

Оливия уперлась ладонями в грудь Клейтона и попыталась оттолкнуть его.

– Ты все не так понял. Я сказала ему, что все в порядке, и велела убираться восвояси. А теперь отпусти меня, гоблин.

Клейтон не обратил на ее требование никакого внимания и снова заорал:

– Не сопротивляйся!

Если он решил наказать ее, то хорошо выбрал способ. Впрочем, ей нравились его прикосновения; более того, ей даже пришлось бороться с желанием прижаться к нему, коснуться губами его губ, почувствовать, как царапает щеку его щетина…

– Что ты делаешь? – тихо спросила Оливия, снова безуспешно пытаясь отстраниться.

Усмехнувшись, Клейтон сообщил:

– Разыгрываю сцену. – Его рука скользнула по ее талии, потом – по бедру. Но этого ему показалось мало, и он, сжав бедро, приподнял ее ногу так, что она легла на его бедро.

– Я знаю, ты на меня злишься… – Она умолкла, забыв, что хотела сказать, так как вдруг почувствовала, что Клейтон с силой прижался к ней нижней частью тела.

Более того, Оливия почувствовала, что Клейтон был возбужден. Она же была до крайности раздражена и смущена… но все-таки не смогла не ответить тем же.

– Я не злюсь, – ответил он.

– Но ты считаешь, что я революционерка.

– Я так всегда считал. Подтверждение ничего не меняет.

– Если не считать того, что теперь ты размазываешь меня по стенке.

– Размазываю? – Он замер, и Оливия тут же пожалела о сказанном.

Но Клейтон почти сразу же стал двигать бедрами, касаясь чувствительного местечка меж ее ног. Оливия прикусила губу, чтобы не застонать от удовольствия.

– Ты не знаешь, какую силу воли я демонстрирую в этот самый момент. – Его дыхание ласкало ее щеку.

– Но все еще думаешь, что я предательница?

– Я думаю, что ты средство для достижения цели. И ничего более.

– Какой цели?

Клейтон несколько секунд помедлил, прежде чем заговорить.

– Видишь ли, есть женщина, которая меня интересует намного больше, чем ты, и я хочу, чтобы она была в безопасности. А для этого мне необходимо, чтобы крестьянин с телегой капусты и его жена исчезли.

Она даже не вздрогнула от этих его слов. Вероятно, начала вырабатываться привычка.

– Тогда зачем привлекать к нам всеобщее внимание?

Его рука стала медленно поглаживать ее ногу, опускаясь все ниже – к икре… лодыжке…

– Мне необходимо отправить сообщение, – ответил он.

– Сообщение… о чем? Что ты сильнее меня? Что ты можешь заставить мое тело вести себя предательски – так же, как, по твоему мнению, веду себя я по отношению к тебе?

Дыхание Клейтона было горячим – казалось, оно обжигало.

– Сообщение не для тебя, – ответил он.

Внезапно из толпы возник дородный мужчина в сером фетровом пальто. Еще один полицейский.

Оливия уже открыла рот, чтобы предупредить Клейтона, но мужчина поднял дубинку и размахнулся…

Увидев панику в глазах Оливии, Клейтон понял, что за его спиной что-то происходит. Дьявол! Он не должен был отвлекаться! Но ее реакция на его грубые ласки…

У него не хватило времени додумать мысль – тренированное тело уже начало действовать.

Полицейский с поднятой рукой. Лицо Оливии, искаженное страхом. И ее отчаянный крик.

В следующее мгновение Клейтон перехватил дубинку. Полицейский не оказал сопротивления. Оливия же побледнела и застонала от боли. Она, приняв удар на себя, стояла у стены, прижав руку к груди.

Клейтон в ярости уставился на полицейского.

– Ты ударил ее?! – прорычал он. О чем, черт возьми, она думала? С какой стати решила его защитить? Она же всегда отступала в сторону!

Впрочем, это было не так. Он вспомнил, как удержал ее, не дав броситься в погоню за его матерью, когда та вернулась домой, а месяц спустя опять сбежала.

– Она сама подставила руку, – ответил полицейский. – Я только хотел сказать вам, что хорошо бы перейти в другое место… сэр. – Молодой человек провел ладонью по чисто выбритому подбородку и внимательно всмотрелся в лицо англичанина.

Клейтон забыл, что следовало перейти с вульгарного русского на обычный. Он не мог припомнить, когда еще выходил из образа, выполняя задание. Мэдлин и Йен подняли бы его на смех.

Клейтон проклинал свою самонадеянность. Следовало довериться первому же полицейскому – любой из них мог бы передать послание. Так нет, он не смог противостоять искушению. Очень уж хотелось поставить в тупик полицейского министра, появившись в Санкт-Петербурге ниоткуда.

Надменно вскинув подбородок, Клейтон заявил:

– Я барон Дмитрий Комаров, и мне не нравится, когда нападают на моих людей.

Полицейский в смущении попятился.

– Но тут публичное место… И существуют определенные правила… – Клейтон усмехнулся, а полицейский продолжал: – Возможно, если вы поговорите с…

– Нет! Если полицейский министр захочет со мной поговорить, то сможет найти меня в доме княгини Катерины Петровой.

Полицейский вздрогнул.

– Не думаю, что стоит из-за этого дела беспокоить министра.

– Поверьте мне, он захочет все узнать. – Клейтон по-хозяйски обнял Оливию за плечи и повел прочь.

– О!.. – воскликнула она, прижимаясь к своему спутнику.

Клейтон видел сейчас только ее глаза – она уткнулась подбородком в шарф.

– Ты не пострадала? – спросил он. Проклятие! Ему было необходимо увидеть ее лицо!

– Ты положил шарик в мой валенок, – сказала она неожиданно.

– Да, верно. Это изменит походку. Нас не должны узнать.

– Ты бы мог сказать, чтобы я прихрамывала.

– Если ничего не мешает, постоянно хромать невозможно. Или просто забудешь, на какую ногу хромать.

Не выдержав, Клейтон сдвинул шарф с ее лица. И почему-то это его прикосновение показалось ей, на удивление, интимным.

– Как твоя рука? – спросил он.

Оливия отвернулась.

– Несколько синяков больше, несколько меньше – какая разница?

Интересно, почему у него вдруг так защемило сердце? Он ведь годами принимал удары, предназначавшиеся Мэдлин, а та делала то же самое. Но с другой стороны, Мэдлин была его соратником по оружию, его другом. А Оливия – ни то ни другое.

И она стонала, когда он к ней прикасался. И еще от нее пахло медом и розами. Но Оливия не отступила, не спряталась. И она умела, как никто другой, заставлять его смеяться.