Две недели на соблазнение - Сара Маклейн Страница 23

— Второе куда вероятнее. Мисс Фиори, боюсь, я должен похитить ее на несколько минут. — Он снова повернулся к Мари. — Идем, поздороваешься с леди Аллен, хорошо? Мне надо, чтобы ты ненадолго отвлекла ее, пока я побеседую с ее мужем.

Марианна взглянула через плечо мужа на пару, о которой шла речь, какую-то слишком уж степенную пару — оба со сжатыми губами и хмурыми лицами. Закатив глаза, она вручила свой бинокль Джулиане.

— Осмотрись тут хорошенько, пока меня не будет. Потом подробно мне обо всем расскажешь.

Мари кивнула и отправилась выполнять свой долг — долг супруги одного из самых уважаемых мужчин королевства. Джулиана с изумлением наблюдала, как подруга подошла к хмурой даме и вовлекла ее в разговор. Через минуту леди Аллен уже улыбалась Марианне, явно довольная ее обществом.

Сколь бурно ни обсуждался бы ее брак как некая редкость — как же, брак по любви! — нельзя было отрицать, что это не только романтический союз, но и прекрасное политическое партнерство. Марианна — великолепная герцогская жена, а то, что герцог к тому же без ума от нее, — счастливое совпадение.

Но может ли быть постоянство в любви? Джулиана не очень-то в такое верила. Ведь ее мать, насколько она знала, околдовала отца, а потом бросила их обоих, когда семейная жизнь ей наскучила. Отец Джулианы больше никогда не женился, хотя у него было несколько возможностей, и она всегда считала, что он сделал самый разумный выбор. В конце концов, зачем рисковать, когда ясно, что рано или поздно все закончится болью, гневом и страданием?

Но в последние несколько месяцев Джулиана убедилась: любовь вовсе не миф, ведь сводные братья обрели ее у нее на глазах. Любовь Гейбриела и Калли расцветала как раз тогда, когда Джулиана приехала в Англию, и она наблюдала, как они сопротивлялись ей, но тщетно. Когда же они уступили своему чувству, весь Лондон был удивлен, и Джулиана лишь надеялась, что у их любви не будет печального конца. А затем Ник встретил Изабель, и нельзя было не заметить, как глубока их привязанность друг к другу.

Но всякая любовь начинается так: огонь, страсть и нежность. Что же случается, когда огонь угасает, а привязанность становится утомительной?

Она увидела, как Калли чуть подалась вперед, чтобы прошептать что-то Ралстону в соседней ложе. Брат широко улыбнулся и положил ладонь на плечо жены. Наклонившись к ней, он что-то сказал, и, судя по яркому румянцу, залившему щеки Калли, слова маркиза были не вполне подходящими для театра.

И тут что-то шевельнулось в душе Джулианы, что-то… похожее на зависть. Но она понимала: завидовать чужой любви — пустое занятие. Потому что любовь — смутное, эфемерное чувство, которое через несколько месяцев — или лет, если повезет, — неизбежно померкнет.

И что тогда?

Нет, она, Джулиана, не хочет любви.

Но страсть… та, что побуждает брата нашептывать жене в театре неприличные вещи, совсем другое дело. Против этого она бы не возражала.

Она мысленно вернулась в то утро, к тем мгновениям в Гайд-парке, когда герцог Лейтон спрыгнул со своего коня со сверкающими от гнева глазами и поцеловал ее. Пылко и страстно. Поцеловал — и разжег в ней огонь, черт бы его побрал.

И теперь ей хочется того, что он мог бы ей дать. Хочется чувственности, но не его самого. Его она отказывается желать.

Джулиана поднесла бинокль к глазам и оглядела театр в поисках чего-нибудь, что могло бы развлечь ее. Чуть поодаль, через несколько лож, виконт Денсмор пожирал плотоядным взглядом роскошный бюст своей спутницы. Похоже, Мари была права насчет нее. Дальше, через несколько ярдов, леди Дэвис и леди Спарроу рисковали выпасть из своей ложи, вытягивая шеи в сторону какой-то отдаленной точки. После чего спрятались за трепещущими веерами, которыми обычно прикрываются все завзятые сплетницы, дабы позлословить. Хотя Джулиана не испытывала симпатии к этим ужасным женщинам, она вынуждена была признать, что они знатоки по части свежих сплетен. Проследив за их взглядами, она могла бы развлечься…

Когда же она наконец отыскала объект их перешептываний, то поклялась, что больше никогда не будет сплетничать. Там, в ложе прямо напротив, стоял герцог Лейтон, беседовавший с Виноградинкой тет-а-тет. На виду у всего Лондона.

В нескольких футах от этой идеальной, полной достоинства пары, олицетворяющей портрет аристократического счастья и, вполне вероятно, приводившей всю театральную публику в состояние лихорадочного возбуждения, восседала герцогиня Лейтон вместе с какой-то тучной дамой и дородным джентльменом, которые, по предположению Джулианы, были родителями Виноградинки.

То есть леди Пенелопы. Да, ей лучше начинать думать о ней как о леди Пенелопе. Ведь скоро она станет герцогиней Лейтон. Ну и пусть становится! Какое ей, Джулиане, дело до того, на ком женится герцог? Совершенно никакого.

Никакого? Тогда почему бы не опустить бинокль?

Что ж, она может опустить бинокль в любое время. Когда захочет. Вот сейчас опустит.

И тут он поднял глаза и посмотрел прямо на нее.

Даже если бы бинокль вдруг вспыхнул ярким пламенем, то и тогда она не опустила бы его быстрее. И с большей неловкостью.

Бинокль ударился о мраморную балюстраду с противным треском, и золотой окуляр упал на ковер.

В ложе внезапно стало тихо-тихо. А Джулиана с открытым ртом уставилась на длинную эмалевую ручку, оставшуюся у нее в руке.

Она почувствовала, как краска смущения заливает лицо, и ухватилась за первое пришедшее ей в голову средство спасения — упала на колени на пол в прежде слишком темной, а теперь недостаточно темной ложе, чтобы поднять окуляр, который… черт бы его побрал… должно быть, закатился под кресло, потому что его нигде не было видно.

Пока она слепо шарила под креслами, до нее вдруг дошло, что, ползая по полу в ложе герцога Ривингтона, она лишь усугубила ситуацию, причем сильно усугубила. Леди Спарроу и леди Дэвис скорее всего наблюдают сейчас за ней, гадая, как же она выпутается из столь унизительного положения.

А она даже не подумала о нем.

Наверняка он все видел. И ей представилось, как он приподнимает надменную золотистую бровь в ее сторону, как бы говоря: «Слава Богу, что это проблема Ралстона, не моя».

Она выругалась себе под нос, решив, что несколько итальянских слов описывают сложившуюся ситуацию гораздо точнее, чем любые английские.

Тут пальцы ее дотронулись до чего-то холодного и гладкого, и она схватила упавший окуляр. Подняв голову, обнаружила, что смотрит на ноги графа Аллендейла, брата Калли. Как истинный джентльмен, Бенедикт наверняка пришел, чтобы помочь ей подняться.

Но она была к этому не готова.

Он, похоже, почувствовал ее настроение и присел на корточки с ней рядом.

— Мне сделать вид, что я помогаю искать, пока вы не будете готовы предстать перед ними? — прошептал граф, и веселые нотки в его голосе помогли ей немного успокоиться.