Английская мадонна - Барбара Картленд Страница 23

— Но я никогда не видела, чтобы ты красилась, мама! — пылко возразила Теодора.

— Просто нам с тобой сказочно повезло, дорогая моя дочурка, — ответила мать, — с нашей-то белой кожей, которая бросает вызов беспристрастным законам красоты и не нуждается в украшении.

Теодора, тогда еще девочка, осторожно потрогала свою кожу.

— Разве она отличается от кожи других людей, мама?

— Думаю, она нам досталась от какого-нибудь отдаленного испанского предка по моей линии, — ответила мать. — Мой отец всегда говорил маме, что ее кожа напоминает на ощупь магнолию.

Теодора сцепила ручонки.

— Именно это говорит тебе папа! Я слышала, как он сказал два дня назад: «Твоя кожа — что та магнолия, моя дорогая».

— Мне нравится, что он так думает, — сказала с улыбкой мать. — Может быть, однажды, душа моя, твой муж скажет тебе то же самое, потому что будет очень любить тебя.

После этой беседы Теодора не раз смотрела в зеркало, чтобы проверить, в самом ли деле ее кожа похожа на магнолию, ту, которая цветет в их заросшем саду по весне.

Потом этот разговор как-то забылся, а теперь она вспомнила, глядя на леди Шейлу с ее мешочком. Закончив пудрить лицо, та лизнула кончик пальца и удалила излишки пудры, которые могли прилипнуть к ресницам. И, поправив изумруды на шее, леди Шейла с довольным видом отошла от зеркала.

Теодоре показалось невежливым и дальше молчать, она подождала, пока леди Шейла приняла элегантную позу на атласном диване и расправила тяжелые складки подола, и лишь затем спросила, присев рядом:

— Вы с мужем часто гостите в этом чудесном замке?

К ее удивлению, леди Шейла враждебно уставилась на нее, и ответ ее был таков:

— Видите ли, это совершенно неуместно — задавать такие бесцеремонные вопросы, и если только вы не толстокожая, как носорог, то должны понимать: вам положено ужинать у себя в комнате, а не навязывать приличным людям свое общество!

Атака была столь неожиданной, что Теодора шумно глотнула воздуха и замерла. Слова, какими она могла бы дать отпор заносчивой фурии, не приходили ей в голову.

— Более того, — продолжила леди Шейла, — на вашем месте я бы не решилась являться к ужину в таком наряде, словно прямиком из Ноева ковчега!

То, как она это сказала, не только удивило Теодору, но и своими ядом и злобой как будто обезобразило ту красавицу, какой леди Шейла показалась ей, когда она впервые ее увидела.

В голове Теодоры вихрем пронеслись возможные столь же язвительные ответы. Но, будучи уверенной, что ее мать вела бы себя со спокойным достоинством, столкнувшись с подобным вульгарным выпадом, Теодора встала на ноги.

Напряженной, но неторопливой походкой она подошла к ближайшей картине и углубилась в ее разглядывание, будто рядом с ней никого нет. Сердце бешено колотилось, губы пересохли, какое-то время она различала лишь размытые цвета и обнаженные тела.

Теодора всеми силами удерживала себя от того, чтобы испугаться этой агрессивной женщины, которая, она была в этом уверена, сейчас уставилась ей в спину. Фрагонар! Сознание наконец зафиксировало, что картина написана Фрагонаром и что это «Купальщицы», один из его шедевров — тех, что ей так хотелось увидеть. И вот — увидела, но в какой обстановке… Впрочем, для нее важен лишь факт, что перед ней — Фрагонар.

Она сосредоточилась на изысканной палитре красок обнаженной плоти, на том восхищении, который сумел передать Фрагонар, изображая лица купальщиц — они плескались в воде и смеялись. Мастерская работа!

Теодора не проронила ни слова, и в комнате воцарилось молчание до тех пор, пока не открылась дверь и не вошли мужчины. Отца вместе с ними она не увидела, и, поскольку девушка смотрела на дверь, ожидая его появления, граф подошел к ней.

— Ваш отец, мисс Колвин, — сказал он, — немного устал, и ему показалось разумным отправиться в постель, но я надеюсь, что вы останетесь и побеседуете с нами.

— Нет… я должна… пойти… к папе, — быстро проговорила Теодора. — Благодарю вас за восхитительный ужин, милорд!

И она поспешно устремилась вон. Но граф пошел рядом с ней и, когда они были уже у самых дверей, сказал:

— Убежден, за вашим отцом прекрасно присмотрит его слуга. Вы уверены, что хотите покинуть нас?

Теодора невольно взглянула туда, откуда послышался вызывающий смех леди Шейлы.

— Вполне… уверена!

— Понимаю, — ответил ей граф, — а завтра утром мы побеседуем наедине.

— Да… прошу вас, — взмолилась Теодора. — Это очень… важно!

Граф улыбнулся. Беглянка сделала реверанс и устремилась через холл наверх.

Отец, как она и предполагала, был на грани полного изнеможения. Он сидел в кресле, Джим раздевал хозяина. Теодора молча принялась ему помогать. Лишь когда они уложили беднягу в кровать, он прислонился спиной к мягким подушкам и сказал:

— Со мной… все будет в порядке… завтра.

— Да, конечно, папа, — заверила Теодора.

Разумеется, он взбудоражен беседой и бренди, но в его состоянии было рано «брать такой вес». Через несколько минут отец забылся беспокойным сном, и Теодора вслед за Джимом вышла из комнаты.

Помедлив в коридоре, Джим заговорил с ней:

— Не беспокойтесь, мисс Теодора! Хозяин сегодня перенапряг силы, но он быстро придет в себя в таком уютном месте, как это.

— Надеюсь, ты прав, Джим.

— Конечно прав! — решительно подтвердил Джим. — Но если хозяин послушается моих советов, завтра он останется все же в постели.

Теодора обеспокоилась:

— А всем остальным обитателям замка это не покажется странным?

— Какая разница, что кому покажется? — резко возразил Джим. — Им мастер нужен в здравом рассудке, так ведь? Ну, тогда придется подождать, покуда он будет готов приступить к работе, и нечего спорить!

Теодора не могла удержать улыбки: Джим всегда особенно петушился, когда речь заходила о здоровье ее отца.

— Нам нужно просто подождать и посмотреть, как папа будет себя чувствовать, — сказала она.

— Вы видели студию, которую для него приготовили? — спросил между тем Джим.

— Нет, — встрепенулась Теодора. — Где она?

Джим прошел немного дальше по коридору и открыл какую-то дверь.

Это была, очевидно, комната, в которой она и отец, по замыслу пригласившего их хозяина замка, должны были ужинать: в канделябрах горели свечи, на одном из столов стояла масляная лампа.

Комната была очень странная. Она была почти круглой формы, и Теодора сразу же поняла, что помещение, видимо, находится в башне — возможно, в изначальной нормандской башне, которая дала зданию его имя.

Что еще более странно, хотя в комнате было два длинных узких окошка, которые могли быть расширенными бойницами, с северной стороны находилось большое окно, удивительно большое для этой комнаты.