Никогда не обманывай герцога - Лиз Карлайл Страница 23

Гейбриел наблюдал, как дедушкин палец осторожно разглаживает складочки на недавно расшитых наволочках.

– Очень мило, Баббе, – похвалил дедушка. – Для кого они?

– Для Малки Уейсс. – Бабушка подошла, чтобы еще раз полюбоваться своей работой. – Завтра, Гейбриел, по дороге в синагогу я занесу их ей. У Малки бар-мицва.

– А что это такое, Баббе? – Гейбриел сосредоточенно нахмурил брови.

– Это означает, что теперь она взрослая женщина, – объяснила бабушка. – Малка может давать показания в суде и даже выйти замуж, если она…

– Выйти замуж! – воскликнул Гейбриел. – Старая, с торчащими зубами Малка?

– Ш-ша, дорогой, – остановил его дедушка. – Завтра особенный день. Ее мать испечет маковые пирожные, мы расцелуем Малку и преподнесем ей подарки.

– Баббе, можно мне тоже пойти в синагогу? – несмело спросил Гейбриел, потирая одним изношенным ботинком о другой.

– Нет, Гейбриел, – с грустной улыбкой ответил дедушка.

– Но почему?

– Тебе нельзя, – слегка замявшись, ответила бабушка.

– Это потому, что я не один из вас? – с обидой спросил Гейбриел. – Почему ты не скажешь это прямо, Баббе? Я не настоящий еврей?

– Ш-ша, Гейбриел! – Опустившись рядом с ним на одно колено, она слегка тряхнула его за плечо. – Ты настоящий еврей! – шепнула она. – Слышишь меня? Быть евреем – это не только ходить в синагогу! Ты такой же еврей, как я, дорогой, но когда-нибудь тебе придется жить в мире, где никто не смеет говорить об этом открыто. Ты меня понимаешь?

Проехав полдороги, ведущей вниз к деревне Лоуер-Аддингтон, Гарет, натянув поводья, развернулся и остановил лошадь. Сдвинув шляпу, он посмотрел вверх, на особняк Селсдона – на его роскошный каменный фасад, освещенный ярким, почти пламенеющим послеполуденным светом. С этого места были хорошо видны южная башня, эффектно возвышающаяся над скалами, а к северу от нее внушительные загоны для скота и мастерские, которые вместе занимали площадь, большую, чем сама деревня. Часть особняка, недоступная его взору, была так же огромна и простиралась еще дальше. Гарет все еще не мог представить, как случилось, что все это теперь принадлежало ему, и на мгновение задумался, сможет ли когда-нибудь найти хотя бы минуту спокойствия в этих стенах.

«Душевное спокойствие зависит только от самого человека», – любил говорить его дедушка, и в этом была определенная доля правды. Последние три дня Гарет пытался осознать то, что произошло между ним и Антонией, и смириться с тем, чего, вероятно, никогда не сможет понять. Со времени их последней встречи они, можно сказать, не виделись, если не считать обеда, который они оба перенесли со стоическим самообладанием, общаясь друг с другом как… совершенно чужие люди.

Резко поправив шляпу на голове, Гарет снова развернул красивую длинноногую гнедую кобылу. Он очень надеялся, что, добравшись до деревни, застанет там доктора. Быть может, встреча с Осборном будет для него первым крошечным шагом к обретению спокойствия. Гарет твердо решил выяснить, существует ли какое-либо медицинское объяснение предполагаемому – чрезвычайно избирательному – приступу амнезии у Антонии, хотя пока плохо представлял себе, как будет это делать.

Дом доктора находился в конце дороги, примерно в четверти мили от границы деревни. Это было красивое здание, наполовину выстроенное из кирпича, наполовину из дерева, с широкой гостеприимной дверью, над которой вилась виноградная лоза с блестящими ягодами, уже начинающими едва заметно краснеть. Привязав лошадь к столбу у ворот, Гарет поднялся по ступенькам и позвонил в колокольчик. Служанка, одетая в строгую черно-белую одежду, задрожав от благоговейного страха, сразу же проводила его в залитую солнечным светом гостиную, и через пять минут появился сам доктор Осборн с встревоженным лицом.

– Ваша светлость, – официально поклонился доктор. – Что случилось?

– Случилось? – Гарет встал. – Я уверен, ничего. А в чем дело?

– Господи, не знаю, – тихо ответил Осборн, жестом предложив Гарету снова сесть. – Просто я привык ожидать плохих известий, когда кто-нибудь из Селсдона внезапно появляется здесь.

– Нет, на сегодня никаких трагедий не предвидится. – Гарет постарался улыбнуться, догадываясь, что Осборн говорит о смерти Уорнема. – Просто я хотел кое-что выяснить и задать вам несколько вопросов о людях Селсдона.

– О людях? – Холодно взглянув на Гарета, доктор занял место напротив него. – Вы имеете в виду кого-то из прислуги?

– Да, – не стал возражать Гарет. – Но на самом деле не только. Вы ведь единственный доктор здесь, в округе, не так ли?

– Да, – подтвердил Осборн. – Есть ли кто-то конкретный, о ком вы особенно заботитесь?

– Я забочусь обо всех. – Упершись локтями в подлокотники кресла, Гарет наклонился вперед. – Хотел я того или нет, но я унаследовал ответственность за людей. И, да, некоторые беспокоят меня больше, чем другие. Например, миссис Масбери.

– О да. – Доктор сцепил пальцы рук. – Миссис Масбери – работящая женщина, но в это время года у нее всегда хронический кашель.

– Герцогиня сказала мне, что у миссис Масбери слабые легкие.

– Нет, я так не считаю, – возразил доктор, добродушно пожав плечами. – Это ее ежегодная напасть. Кашель начинается в августе и пропадает с первыми морозами. К рождественскому посту она, как правило, уже в полном здравии.

– Значит, герцогиня напрасно так беспокоится о ее здоровье?

Доктор расправил плечи, словно сюртук был ему слишком тесен, и ответил:

– У герцогини доброе сердце, но она знает миссис Масбери не так давно, как я.

– Мне кажется, герцогиня и сама иногда неважно себя чувствует, – продолжал Гарет, несколько мгновений выразительно глядя в глаза доктору. – Я не мог не заметить, как вы встревожились за нее в прошлый понедельник.