В погоне за счастьем - Дуглас Кеннеди Страница 23

Эй, полегче! — воскликнула я, выпускница Брин-Морскоского колледжа.

Ты знаешь, что я имел в виду, Эс.

Да… что я чопорная дамочка, удел которой — выйти замуж за унылого банкира и поселиться в каком-нибудь респектабельней пригороде Филадельфии…

Что говорить, именно такую жизнь планировали для меня родители. Но я вовсе к ней не стремилась. Когда в сорок третьем: окончила Брин-Морский колледж, мать и отец надеялись, что я выйду замуж за моего тогдашнего ухажера — выпускника Хаверфордского колледжа по имени Гораций Кауэтт. Его только что npиняли в юридическую школу Ю. Пенн, и он сделал мне предложение. Но хотя Гораций и не был таким же чопорным и солидным как его имя (на самом деле он был довольно начитанным парнем и даже писал вполне приличные стихи для хаверфордского литературного журнала), я все-таки не была готова к брачному заточению — к тому же с человеком, который мне нравился, но и только. Страсти к нему я не испытывала. Как бы то ни было, я не собиралась тратить свои молодые годы на старую унылую Филадельфии, поскольку у меня были виды на город, расположенный в девяносто милях севернее. И никто не мог остановить меня на пути к Нью-Йорку.

Как и следовало ожидать, родители всячески пытались препятствовать моему переезду. Когда я — недели за три до окончани колледжа — объявила о том, что мне предложили работу стажеров журнале «Лайф», они пришли в ужас. Я приехала домой на уик-энд (специально объявить им новость о предложенной мне paботе и сообщить о том, что не выйду замуж за Горация). Минут через десять после начала разговора накал страстей в нашем семеисл достиг точки кипения.

Я не позволю, чтобы моя дочь жила сама по себе в этом пр! дажном, вульгарном городе, — провозгласил мой отец.

Нью-Йорк вряд ли можно назвать вульгарным, а журнал «Лайф» — это не «Конфиденшл», — возразила я, имея в виду скандальную желтую газету того времени. — Я-то думала, вы порадуетесь за меня. «Лайф» принимает лишь по десять стажеров в год. Это невероятно престижное предложение.

И все равно отец прав, — сказала мать. — Нью-Йорк — это не место для молодой женщины без семьи.

Разве Эрик не моя семья?

Твоего брата нельзя считать образцом морали, — ответил отец.

И что это значит? — разозлилась я.

Отец вдруг зарделся, но скрыл свое смущение за отговоркой:

Не важно, что это значит. Главное то, что я просто не позволю тебе жить на Манхэттене.

Мне двадцать два года, отец.

Дело не в этом.

Не груби отцу, — одернула меня мать. — И я должна сказать тебе, что ты совершаешь непоправимую ошибку, отказываясь выйти замуж за Горация.

Я так и знала, что ты это скажешь.

Гораций — блестящий молодой человек, — сказал отец.

Гораций — потрясающий молодой человек, с потрясающе скучным будущим.

Ты слишком заносчива, — заметил он.

Нет, просто говорю, что думаю. Я не хочу, чтобы меня заталкивали в жизнь, которая мне неинтересна.

Я никуда тебя не заталкиваю… — сказал отец.

Своим запретом ехать в Нью-Йорк ты лишаешь меня возможности распоряжаться своей судьбой.

Твоя судьба! — с иронией воскликнул отец. — Ты действительно думаешь, что у тебя есть судьба? Что за дурные романы ты читала в Брин-Море?

Я пулей вылетела из комнаты. Побежала наверх, упала на кровать, вся в слезах. Никто из родителей не подошел утешить меня. Да я и не ждала этого. Таков был их стиль жизни. Старозаветный взгляд на родительский долг. Наш отец был домашним наместником Всевышнего — и когда Он говорил, все другие молчали. Так что до конца того уик-энда к разговору больше не возвращались. Вместо этого мы вели натянутую беседу о недавних происках японцев в Тихом океане, и я держала рот на замке, когда отец вновь пустился в привычное брюзжание в адрес Франклина Рузвельта. В воскресенье он отвез меня на вокзал. Когда мы подъехали к станции, он взял меня за руку:

Сара, дорогая, я вовсе не хочу с тобой ссориться. Хотя мы и разочарованы тем, что ты не выйдешь за Горация, мы все-таки уважаем твое решение. И если тебя действительно так интересует журналистика, у меня есть кое-какие связи в «Хартфорд курант». Думаю, можно было бы найти там кое-что для тебя…

Я приму предложение от «Лайф», отец.

Он сделался белым как полотно — чего с ним никогда не бывало.

Если ты примешь это предложение, у меня не останется иного выбора, кроме как отречься от тебя.

Тебе же хуже.

И с этим я вышла из машины.

Меня трясло всю дорогу до Нью-Йорка — и было страшно. Впервые в жизни я открыто бросила вызов отцу. Хотя я и храбрилась, меня пугала мысль о том, что я могу потерять родителей. Но в то же время мне становилось не по себе, стоило только представить, что я — следуя отцовской воле — буду до конца своих дней вести колонку «Новости церкви» в газете «Хартфорд курант», проклиная себя за то, что позволила родителям силой затащить меня в эту жалкую жизнь.

Да, я действительно верила в судьбу. Я знаю, это, наверное, звучит хвастливо и отдает дешевой романтикой… но тогда, в начале так называемой взрослой жизни, я пришла к твердому убеждению: у будущего есть возможности…но только если ты дашь себе шанс их опробовать. Однако большинство моих сверстников предпочитало идти проторенной дорогой, делая то, чего от них ожидали. Почти половина моих сокурсниц по Брин-Мору строили планы на замужество по окончании колледжа. Те мальчишки, что тянулиси домой с войны, думали о том, где бы найти работу и осесть. Таким оно было, наше поколение, вступающее в послевоенное изобилие. Поколение, перед которым (в отличие от наших родителей) были открыты безграничные возможности. Но вместо того, чтобы ими воспользоваться, большинство из нас выбрало — что? Мы стали хорошими клерками, хорошими домохозяйками, хорошими потребителями. Мы сузили свои горизонты, заточили себя в рамках обыденности.

Конечно, все это я осознала гораздо позже (все мы сильны задним умом, не так ли?). Возвращаясь к весне сорок пятого, скажу, что в ту пору мне хотелось сделать свою жизнь интересной — и для меня это означало не выйти замуж за Горация Кауэтта и конечно же взяться за работу в «Лайф». Но когда я сошла с поезда на Пенсильванском вокзале после того ужасного уик-энда с родителями, у меня сдали нервы. Пусть я четыре года, пока училась в колледже, жила вдали от дома, отец все равно очень много значил в моей жизни. Я до сих пор отчаянно нуждалась в его одобрении, хотя и знала, что добиться этого невозможно. Я нисколько не сомневалась в том, что он откажется от меня, если я все-таки перееду в Нью-Йорк. И как я смогу жить без родителей?

О, пожалуйста, — сказал Эрик, когда я поделилась с ним своими тревогами. — Отец не посмеет отказаться от тебя. Он в тебе души не чает.

Да нет, что ты…

Поверь мне, старый дурак просто решил поиграть в сурового викторианского отца семейства — но в душе он испуганный шестидесятичетырехлетний старик, которого на будущий год компания отправит на пенсию, и он с ужасом ждет этого. Неужели ты думаешь, что он захлопнет дверь перед своей обожаемой дочерью?