Анжелика. Победа [= Триумф Анжелики ] - Анн Голон Страница 23

— решили они. — Нам надоели эти ежегодные скандалы».

Они кричали, что Колен подозревается в том, что хочет открыть публичный дом среди их стен. И к тому же им навязывают «колдуний».

Колен поспешно вывел на рейд небольшое судно, чтобы на нем указать гостю из Дюнкерка путь в небольшую бухту рядом с Голубой Бухтой.

— Оттуда-то я услышал ваши сигналы. Мы и не подозревали о вашем возвращении. Я уверен, что если бы они знали, что близок ваш визит, такие страсти не разыгрались бы.

— «Когда кота нет поблизости, мыши танцуют», — произнесла Анжелика. — И поскольку они не подозревают, что я заткну им глотки их же собственными проклятиями, то словно невинные агнцы и святоши, они предаются «священному гневу»!.. Ну и отродье!.. Однако им известно, что для меня более оскорбительно видеть, как плохо обращаются с моими друзьями, нежели со мной лично. И только они, — она повернулась к Сирики и его семье, — не отреклись от нас. Хотя это, наверное, может повлечь за собой неприятности для вас.

Сирики сказал, что им не так-то просто было «спрятаться».

— Когда раздался выстрел пушки с «Радуги» Сара Маниго запретила мне появляться перед вами. Был приказ вас не встречать, и все должны были ему повиноваться. Но мы все же ухитрились, моя супруга и я, улизнули.

— Решительно, они неисправимы! У них отсутствует всякая логика, одни только политические страсти. Что за безумие нашло на них?

— Подул дьявольский ветер! — повторил Сирики с загадочной серьезностью.

Колен Патюрель подтвердил, что тяжелая жара не спадала в течение всего августа, ветер приносил влажные массы воздуха, что обнажало и взвинчивало нервы и приносило только усталость и никакого утешения. Все испытывали головокружение и растерянность. К тому же на море, за подводным рифом, поднялся легкий шторм, который осложнил вход в бухту и прогнал от берегов рыбу.

Продолжая говорить и объясняться, группа прошла вдоль берега и достигла «Гостиницы при форте».

— Войдем! — предложил Колен. — Стакан вина нас развеселит.

Но Анжелика отказалась.

— Я слишком разгневана и не хочу рисковать, представ в таком состоянии перед дамами Голдсборо, которые соберутся, чтобы встретить меня с кислыми лицами… Это происходит уже не в первый раз, и у них достаточно здравого ума, чтобы представить, что однажды я разнесу их добродетельные принципы и прекращу провозглашать справедливость и милосердие по отношению к тем, кто это не заслуживает.

Она торопилась встретиться со своими несчастными подругами-англичанками, чтобы собственным радушием заставить их забыть об ужасном приеме, который им оказали во Французском Заливе.

Она первым делом направилась в форт, куда доставили их багаж. Жоффрей сопровождал ее и присутствовал при том, как она расчесывала волосы перед зеркалом.

Несмотря на перемену в настроении населения, ей было приятно снова вернуться в Голдсборо.

Иногда она спрашивала себя, почему в этом поселке она любила всех и вся, хотя по одной или другой причине здесь всегда их поджидала трагедия.

Но когда-нибудь она рассердится.

— А вы, мой хозяин и властелин, прекратите смеяться над моими огорчениями. Я знаю, что глупа, но я не нуждаюсь в сострадании так же, как и в насмешках над моей постоянной наивностью, которая заставляет меня верить, что человек предпочитает гармонию и счастье бесконечным стычкам.

— Я не смеюсь, — сказал Пейрак, — и вовсе не думаю над вами подшучивать.

Он обнял ее и пылко поцеловал.

— Вы абсолютно правы, любовь моя. Это вы являетесь бесценным сокровищем, а люди просто безумны или глупы. Подобно беспомощным и злым детям они мстят за то, что жизнь, требовательная мать, не позволяет им быть единственными в мире и опровергать из разглагольствования. Они застыли в рамках бессмысленных законов, вот отчего они неразумны. Они мстят за то, что одним присутствием вы напоминаете им об их непоследовательности. Я сердился бы на них за такое поведение, если бы не знал, что в глубине души они нам преданы, а вас просто обожают. Я не смеюсь, я только улыбаюсь при мысли о новой схватке, которая назревает между гугенотами и вами. Спектакль обещает быть великолепным, и я поддерживаю вас тысячу раз. Снова будут конфликты душ и сердец, но вы их разрешите. Со своей стороны, я должен заняться моими пиратами, одни из них

— угомонились, но они повинны в негостеприимности, другие оскорблены, как бедный Ванерейк. Задача слишком тяжела для меня. А вы передайте мой привет нашим сестрам-волшебницам.

Он поцеловал ее руку, и они отправились на горную дорогу.

Ну и пусть! Голдсборо опустел!.. А дальше что?!

Тем хуже для них, если им так нравиться сидеть взаперти и лишать себя праздника… На этот раз они не поскупились в своих действиях, выражающих их осуждение!!

Горя от радости, что скоро увидит «ангелов» из Салема, она начала забывать неприятности. Она постаралась принять спокойный и радушный вид, продвигаясь между заграждений и заборов вокруг домов. Множество глаз следили за ее передвижением.

Но барьер молчания и холодности сохранился. Ей не встретилось ни души.

Однако, пока она шла по песчаной дороге среди высоких трав у нее возникло острое ощущение, что некто последовал за ней и движется, скрываясь за кустарниками.

Она шла, не стараясь узнать, кто был тем, что осмелился нарушить запреты Маниго, Берна и им подобных, покинув дом и боясь быть узнанным. Она знала, где находится место, куда поместили гостей из Салема, и время от времени, взбираясь на холмы, она уже видела крест у входа.

Сверху открывался красивейший вид на порт, поселок, рейд и отдаленные острова. Здесь она часто прогуливалась. Вначале она приходила сюда подумать, вполне доверяя хрупкости стен из светлого дерева, которые возвели без особых изысков, примитивно.

Иезуит Луи-Поль де Вернон по приезде, в силу того, что не был принят гугенотами, поселился там, и насколько она помнила, именно он водрузил крест и укрепил хижину, чтобы жить там с маленьким помощником — Аббиалем Нильсом — подкидышем из Швеции, которого он подобрал на мостовых Нью-Йорка. Он также построил алтарь, чтобы служить мессу, исповедальню для католиков, то есть крещеных индейцев и белых — из Голдсборо и Нентагуэ.

Затем хижиной стали пользоваться, как прибежищем на ночь для проезжающих путешественников, которых не хотели размещать ни у жителей поселка, ни на улице.

Отныне Голдсборо уже не был большой семьей, где все друг друга знали и заботились друг о друге. Это еще не был город с его законами, гвардией, общественными институтами, где новый человек сразу же попадает под подозрение, с первого шага оказывается скован законами городской дисциплины. В нераскрытых кражах, в драках, причины которых были неизвестны, всегда обвинялись незнакомцы. И над всем этим — пожары, начавшиеся из-за небрежности или специально, которые сводили на нет за одну ночь работу многих лет.