Постельная дипломатия - Мишель Селмер Страница 22

– Поверь человеку, чья мать ничего не умела. Дилану с тобой повезло.

– Моя мать тоже не образец. Она бросила нас ради протеже отца. А тот бросил ради нее жену и детей. Все ради отношений, которые продлились едва ли дольше, чем их обсуждение в прессе.

– Сколько тебе было лет?

– Одиннадцать, впечатлительная, хрупкая психика.

– Она так и не вернулась?

Ровена покачала головой:

– Она встретила богатого шведа и укатила с ним в Европу. У них родилось двое очаровательных белокурых и синеглазых мальчиков, которых она назвала Блитц и Вагнер – между нами говоря, мне всегда казалось, что это собачьи клички. Когда я училась в старших классах, до меня дошли слухи о других ее романах. Очевидно, она заработала себе репутацию в Вашингтоне. И говорили, что она вышла за моего отца только потому, что забеременела мной.

– Это правда?

Ровена пожала плечами:

– Не знаю и знать не хочу.

– Ты с ней разговариваешь?

– Иногда я получаю открытку на день рождения или Рождество, но физически никогда с ней не говорила.

– Значит, в семье только ты и сенатор?

– В основном я была одна. Он никогда не был внимательным отцом, а после того, как ушла мать, он исчез из моей жизни. У меня была безумная идея, что, если я буду идеальным ребенком, он меня заметит, может, даже станет мной гордиться. Но в конце концов я поняла, что не важно, какие у меня оценки, какое примерное поведение, какие хорошие поступки я совершаю, – ничего его не радовало. Я была нужна только для фотографий и благотворительных приемов. Только для вида. В остальное время он меня либо игнорировал, либо критиковал. Так что я решила – зачем быть хорошей, если быть плохой веселее? А еще лучше то, что он тоже будет выглядеть плохо.

– Потому что лучше негативное внимание, чем никакого, – сказал Колин.

– Именно.

– И как, получилось?

– Даже слишком хорошо. Алкоголь и наркотики не только бесили его до чертиков, но и жизнь с ними казалась намного лучше. Я словно ничего не чувствовала. Конечно, в итоге оказалось, что это плохо.

– Ты винишь отца за свои зависимости?

– Нет, что ты. Я одна отвечаю за свои действия. Ситуация была плохой, и я сделала ее еще хуже. Но я не жалею о том, какой вред причинила ему, – только о том, что сделала другим людям, которые меня любили.

– Но смотри, какая ты сейчас. Ты все это преодолела.

– Все равно мне временами страшно от мысли, что я могу скатиться обратно, подвести Дилана.

– Все чего-то боятся. Иначе мы не были бы людьми.

– Наверное.

Колин зевнул и закрыл глаза. Ровена снова коснулась его лба. Сейчас он был прохладнее. Она собиралась сказать, что сейчас уйдет и оставит его спать, но по медленному, ровному дыханию поняла, что Колин уже уснул. Она посидела рядом с ним еще несколько минут – наверное, дольше, чем стоило, – наблюдая, как он спит. Хотя у нее и было искушение скользнуть в постель рядом, она вместо этого спала на диване.

Проснулась Ровена от ощущения, что кто-то тыкает ее в спину. Она подумала, что это Колин шутит и, наверное, ему сегодня лучше, но когда повернулась лицом, то оказалось, что возле дивана стоит Дилан.

– Пьивет, мамочка!

Она села, не понимая, что происходит, и протирая глаза.

– Колин уже встал?

– Он шпит, – ответил Дилан.

– Тогда как ты выбрался из кроватки?

Он просиял от гордости.

– Я выиз. Тепель бошая коватка!

Сердце у нее в груди стукнулось о ребра, а потом провалилось в пятки.

– Дилан Майкл Тейт, никогда больше так не делай!

Гордость истаяла, и нижняя губа мальчика задрожала. Он уткнулся взглядом в ковер, глаза наполнились слезами.

– Пуости, мамочка.

Она немедленно почувствовала себя виноватой в том, что накричала на него. Схватив ребенка на руки, она сказала:

– Нет, ты меня прости. Я не должна была кричать. Я просто боялась, что ты поранишься.

Дилан прижался к ней, маленький, дрожащий.

– Я хосю быть бошим масиком.

– Знаю, милый, и ты будешь. Надо только потерпеть. – Ровена знала, что в его возрасте это трудно.

– У вас все в порядке?

Подняв голову, Ровена увидела в дверях Колина, босого и без рубашки, в штанах, низко сползших на бедра.

– Ковин! – закричал Дилан, пересекая комнату быстрее, чем стоило бы, и обхватывая колени Колина.

Тот погладил мальчика по голове.

– Дилан сегодня сам выбрался из кроватки, – сказала Ровена.

– Знаю, – ответил Колин. Ровена поняла, что он не столько прислоняется к притолоке, сколько цепляется за нее, чтобы не сползти на пол. – Он заходил в спальню, искал тебя.

– Наш план не удался, – сказала Ровена, надеясь, что не смутит этим Дилана.

– Он раньше никогда не выбирался из кроватки?

Ровена покачала головой.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как будто я провел пятнадцать раундов на ринге с чемпионом. Все болит. Даже мои волосы.

– У меня тоже болели!

– Поделишься со мной ибупрофеном?

– Конечно. Возвращайся в постель, я принесу.

Колин потрепал Дилана по волосам:

– Придется тебе меня отпустить, малыш.

– Дилан, милый, Колин сильно болеет.

– Как мамочка?

– Да. И Колин заботился о мамочке, так что теперь мамочка заботится о нем. Понимаешь?

Дилан с энтузиазмом закивал, но неизвестно было, понял ли до конца.

– Поиграй у себя в комнате пока что.

Он послушно ушел в свою комнату, а Ровена отнесла Колину таблетки и свежую воду. Он вернулся в кровать, но не лежал, а сидел. Штаны валялись на полу, а покрывала были натянуты до талии.

– Ты вчера спала на диване?

– Ага. – Ровена села на край кровати и вручила ему таблетки.

– Это было не обязательно.

– Я знаю.

– Как будто я выгнал тебя из твоей собственной кровати.

– Ничего страшного.

– А что произошло с Диланом?

– Он с двух лет уговаривает меня купить ему кровать для больших мальчиков, и видимо, у него кончилось терпение, потому что теперь, когда он научился вылезать из маленькой кроватки, придется купить ему большую.

– Почему?

– Потому что теперь он знает, что может это сделать, а значит, будет делать все время. И мало того что он может пораниться, но кто знает, чем он будет заниматься, пока я сплю.