Рейтинг любви - Ирина Голицына Страница 22

– Какой ты смелый, Огуранчик! – дуэтом запели Аля и Оля. – Ты просто неистовый! Заводной! Ты – настоящий мужчина!

– Короче, когда я погрузился в пену «Эльф», то понял: самому мне из ванны не выбраться. Пена набилась в ноздри, в уши, в рот, а в ванной стало так скользко, что мне ничего не оставалось делать, как превратиться в модель вечного двигателя. Я вращался в мерзкой пене, словно заведенный. Может, именно в этом и состоит эффект?

– Ах, Саша, Саша! Я дам вам один простейший совет, – ласково предложила Лилия Горная. – Чтобы похудеть, вам надо делать зарядку и прекратить пить пиво. Вы похудеете в два счета, а на сэкономленные средства сможете водить девушек по театрам.

Компания расслабленно улыбалась. Саша Огуранов китайским болванчиком мотал головой вверх-вниз, вниз-вверх. Атмосфера в студии царила, как после празднования великой победы.

– Что ж, друзья, потеряла я с вами кучу времени, – мило заявила Лилия Горная, – острый сюжет оказался не сенсацией, а чистым надувательством, между тем у меня через двадцать пять минут прямой эфир.

– Лилия, звезда радио, вы не потеряли, вы приобрели! Мое сердце ваше! – воскликнул Виктор Вокс. – Проклятые деньги! Их у меня нет, студия сидит на нулях, но зонт – заметьте, отрываю от сердца – я вам дам, потому что на улице накрапывает дождь. Верните его мне, когда состоится наша следующая встреча. В ресторане. И о ней я сообщу вам интимно, по телефону. Сегодня же вечером.

– Откуда деньги возьмете на ресторан? – прямолинейно поинтересовалась Лилия, вставая.

– Займу! – дерзко ответил Вокс. – Где наша не пропадала!

…Пришла минута расставания со студией «Бим-бом». Операторы Оля и Аля мелко хихикали, Вокс галантно и горячо целовал Лилии руку. А Саша Огуранов написал ей на прощание на обороте визитной карточки стихотворную импровизацию:

«Ты меня спасла из пены,

Ты – богиня и поэма!»

…Алой кометой радиоведущая «Утреннего брыся» неслась по обшарпанной страшной лестнице вниз. Но несмотря на то что ее каблучки четко и звонко стучали по давно немытым ступеням, она услышала довольно неприятный шорох.

– Эй, кто там внизу? – громко спросила Лилия, чтобы не дать страху сжать рабочий инструмент – горло. – Кошка? Крыса?

– Сами вы крыса, – раздался звонкий голос. – Это я – Димка Тюнин, играю с ребятами в «казаки-разбойники»!

Под жуткой лестницей Лилия Горная различила силуэт мальчишки лет восьми-девяти, как раз в том самом месте, где пару часов назад было обнаружено бездыханное тело.

– Мальчик, – нежно обратилась к силуэту радиоведущая, – тебе не страшно стоять в том самом месте, где, возможно, лежал труп?

– Труп? – иронично спросил пацан. – Ну вы даете! Если бы труп… Мы бы всем двором его разглядывали… Это Пафнутьев из соседнего подъезда лежал – у него сегодня получка, выпил, наверное, и прилег отдохнуть.

– А куда его увезли? – спросил Лилия.

– Вы что, с дуба упали? У этого Пафнутьева братья – милиционеры, так они увезли его на дачу, чтобы он там проспался, народу глаза не мозолил.

Лилия Горная остановилась перед Димкой Тюниным и начала проверять, как раскрывается зонт, данный ей Виктором Воксом. Зонт хищно щелкал в тишине подъезда.

– Теть, – пацан переминался с ноги на ногу, – может вы выйдите на улицу? А то ребята догадаются, где я спрятался.

– Выйду, конечно! – рассмеялась радиоведущая. – Конспирация – прежде всего… Димка Тюнин, вкушай на здоровье остроту великой и мудрой игры «казаки-разбойники», я не буду мешать.

…На улице накрапывал скучный дождик, небо затянуло низкими облаками.

У подъезда мотались две фигуры в болоньевых плащах, давно вышедших из моды. Фигуры чем-то позвякивали. Одна из них приблизилась к радиоведущей и хрипло потребовала:

– Тетка, дай закурить!

– Курение табака вызывает никотиновую зависимость, – конфиденциально сообщила просителю радиозвезда.

Фигура пошатнулась, всплеснула руками:

– Лилия Горная! Вот это встреча! Ваш голос дарит нам все что можно! Дайте автограф!

– На чем писать? – по-деловому поинтересовалась женщина.

– У нас с Зюзей кроме пивных бутылок ничего нет, – разочарованно произнесла болоньевая фигура. – Неужели удача мимо кассы?

– Однажды я расписывалась даже на пальмовом листе. Он рвался, как гнилая марля. Давайте бутылки!

Фигуры сунули ей черную полиэтиленовую сумку с пустой посудой. Лилия покопалась среди «Бочкарева», «Клинского», «Афанасия», нашла две самые чистые и чирикнула на этикетках свою фамилию.

Болоньевые фигуры завыли от счастья, подхватили сумку с пустой посудой и растворились в глубинах двора.

Лилия Горная взглянула на часики и чуть не подпрыгнула: до выхода в эфир ее программы «Люди и перья» оставалось каких-то жалких двадцать минут. Конечно, радиостанция «Утренний брысь» находилась совсем рядом, но для того, чтобы влететь в студию за пять минут до эфира, Лилия должна была мчаться по центру города, как вспугнутая выстрелом охотника лань. И ради чего? Чтобы запыхавшись, тяжело дыша, вдавливать слова в микрофон? Нет, это брак в работе.

Не зная, как поступить, радиоведущая потрусила со двора на улицу. На лице ее блуждало отчаяние. Алое лаконичное платье померкло в дождливых сумерках, зонт Виктора Вокса Лилия держала наперевес, как держит шест прыгун-профессионал, разбегаясь по дорожке.

Все, карьера летит в тартарары, она забегалась, заигралась, заболталась, потратила драгоценное время на раскрутку пустого сюжета, правда, спасла от неминуемой смерти в ванной одного толстого идиота и получила очередное признание в нахлынувших чувствах от другого идиота, но в этом ли счастье? Теперь Алесь Валерьевич уволит ее – звезду радиоэфира: не помогут ни многократно испытанные чары, ни море обаяния, ни вечерний голос, ни то, что она морочила шефу голову про студию, якобы необходимую ей для освоения латиноамериканских танцев…

Через двадцать минут девиз шефа «Эфир не должен молчать!» будет самым откровенным образом оплеван, попран, предан. Операторы поставят в эфир какой-нибудь повтор передачи «Перья и судьбы» трехмесячной давности, но это равносильно тому, что в меню обозначить «слабосоленая семга с лимоном», а вместо нее подать на стол «селедку под шубой».

Радиозвезде Горной осталось единственное – встать посреди тротуара, поднять к дождливым тучам расстроенное лицо и завыть осиротевшей волчицей.