Все золото мира - Джоди Питт Страница 22

Дейв машинально подал Грейс пальто и вышел вместе с ней в холодную январскую ночь. Дейв поднял руку, подзывая швейцара, чтобы тот подогнал машину, но Грейс его остановила.

— Пройдемся немного, — тихо попросила она.

Заметив в ее глазах безмолвную мольбу, Дейв молча кивнул. Шагая рядом с Грейс, он думал о том, что впредь должен держаться вежливо, но холодно. Грейс — пешка в его игре, больше ничего. Неважно, что за платье на ней. Неважно, какая у нее стройная гибкая фигурка, какие чувственные губы, как проникает в самую душу взгляд зеленых глаз. Неважно, что он едва ее не поцеловал…

— Ты меня заинтриговал, — прервал его размышления голос Грейс.

— Чем же? — удивленно спросил он.

— Я начинаю сомневаться, что ты такой бессердечный негодяй, каким хочешь казаться.

Дейв нахмурился.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

Грейс крепче сжала его руку. Будь на ее месте любая другая женщина, Дейв, пожалуй, решил бы, что нравится ей.

— Ты был очень добр с сэром Эдмундом, — объяснила она. — Я-то испугалась, что ты его ударишь.

Дейв поморщился, не понимая, как относиться к собственному недавнему промаху. Да и промах ли это был? Должно быть, несостоявшийся поцелуй дурно повлиял на его мозги — он внезапно утратил ориентиры, которым следовал много лет, и больше не понимал, что для него хорошо, а что плохо.

— Этого больше не повторится, — пробормотал он наконец.

— Ух ты, какой крутой парень! — с иронией пропел нежный голосок Грейс.

Да что ты себе вообразила?! — с раздражением, не вполне, впрочем, искренним, воскликнул Дейв. — Не приписывай мне своих сентиментальных фантазий. Я просто хотел… — И он умолк в замешательстве. В самом деле, чего же он хотел?

— Ты хотел погасить скандал, — закончила за него Грейс. — Тебе стало жаль сэра Эдмунда. Ты хотел защитить нас обоих от новой боли и унижения.

Крепко сжав его руку, она остановилась и заставила Дейва повернуться к ней лицом.

— Ты совершил подвиг, — просто сказала она. — Сэр Эдмунд оказался у тебя в руках, он был в таком состоянии, что повлиять на него ничего не стоило. Но ты не сказал ему ни слова о своем деле и просто перепоручил заботам Майлза. Для тебя это подвиг.

— Бенедикт был пьян, — пробормотал Дейв. — Завтра он собственного имени не вспомнит — а того, что я мог ему сказать, тем более.

Не восхищайся мной, Грейс, подумал он, не надо. Ты не знаешь, кто я, не знаешь, что я делаю и к чему стремлюсь. Когда все кончится, тебя ждет большое разочарование.

Грейс улыбнулась.

— И все же у тебя есть надежда.

Дейв уже открыл рот, чтобы вывести Грейс из заблуждения, но почему-то не смог вымолвить ни слова. Бог знает, в чем тут было дело — в сиянии луны, в призрачном поблескивании снега, в сияющих глазах Грейс или во внезапном, удивительном, необъяснимом, необычайно полном ощущении счастья, — но он вдруг понял, что…

Что сейчас поцелует Грейс.

И она не станет противиться. О нет! Она уже слегка запрокинула лицо и приоткрыла губы, словно прося о поцелуе, и глаза ее засияли каким-то новым светом. Как хороши ее полные, выразительные, чувственные губы, как идет им улыбка! Отдает ли она себе отчет, что в первый раз с момента их знакомства улыбается ему по-настоящему, искренне и открыто?.

Дейв Бертон проиграл битву с собой — и не сожалел об этом. Положив руки на плечи Грейс, он привлек ее к себе, склонил голову и впился в ее губы страстным, всесокрушающим поцелуем.

Грейс забыла обо всем на свете. «Как», «почему», «что же теперь делать» — все эти вопросы придут потом, сейчас она просто наслаждалась, забывшись в мире неведомых ранее чувственных ощущений.

Ночь была морозной, но прикосновение губ Дейва опалило ее огнем. Всем телом прижималась она к его мощному телу, грудью ощущала биение его сердца. Поцелуй его открывал Грейс великую тайну природы, звал в неизведанный мир, манил и дразнил обещаниями новых таинств и новых наслаждений.

Нет, бессердечные мерзавцы так не целуются! Это поцелуй мужчины из плоти и крови. И не просто мужчины — а такого, который редко дает выход своим страстям; ибо в этот поцелуй Дейв, казалось, вложил всю силу чувств, накопившихся за долгие годы.

Реальный Дейв Бертон оказался совсем не похожим на бездушного Стервятника, созданного воображением Грейс. Разве стервятник стал бы защищать ее от оскорблений? Разве хищник может пожалеть свою жертву?

Поцелуй становился все глубже, и Грейс могла поклясться, что чувствует, как рушатся стены, которыми Дейв оградил свое сердце. Напрасно он притворялся неуязвимым: он так же раним, а порой — так же слаб, как и все прочие люди. У него есть сердце, способное любить и страдать, есть живая, трепетная душа. При этой мысли острое желание пронзило Грейс, и она приоткрыла рот, позволь Дейву войти в завоеванную крепость.

Он не замедлил воспользоваться приглашением, и у Грейс закружилась голова от чувственного восторга. Она и не подозревала, что любовь таит в себе такое блаженство! Сильные руки, нежные пальцы, запах одеколона — все это сводило Грейс с ума, бросало в огонь вожделения.

— Дейв… — с мольбой в голосе прошептала она, сама не понимая, о чем молит.

Услышав свое имя, он замер — а в следующий миг, оторвавшись от нее, впился в лицо Грейс холодным жестким взглядом.

— Черт! — пробормотал он, опуская руки и отступая на шаг.

Грейс пошатнулась и едва не упала — в теле ее, казалось, не осталось ни одной твердой косточки. Каждая клеточка, каждый нерв стонал, беззвучно моля о продолжении поцелуя.

Дейв поддержал ее под локоть.

— Это моя вина, — хрипло сказал он и повел Грейс к автостоянке. — Прости меня. И забудь.

«Прости меня. И забудь». Эти слова звенели в ушах Грейс всю ночь — и весь следующий день. Прости и забудь. Легко сказать! Точнее, простить-то легко — а вот забыть…

Видит Бог, она старалась. Но как забыть событие, осветившее новым светом всю ее жизнь? Как забыть любимую детскую песенку, первый школьный звонок, первое платье, сшитое своими руками? Как — даже в самый пасмурный день — забыть, что за облаками скрывается солнце?

Сидя у окна спальни, Грейс задумчиво смотрела на падающий снег. По радио обещали метель; похоже, Дедушка Мороз не успокоится, пока не укроет всю Англию толстым белым покрывалом.

Взгляд ее против воли вновь устремился к Дэвиду Бертону. Тот в ярдах двадцати от дома рубил топором сухое дерево. Еще осенью, перед тем как Грейс пришлось распустить прислугу, дерево это срубил помощник садовника, но поленился распилить на дрова. Так оно и лежало под окнами, словно памятник ее безвременно погибшим надеждам и мечтам.

С чего Дэвиду Бертону вдруг вздумалось рубить дрова, да еще в такой холод, — было выше ее понимания. Уже несколько часов трудится — вон, нарубил целую гору. Может быть, скучает по своим калифорнийским спортклубам? Пожалуй, рубка дров равноценна двум-трем часам, проведенным на тренажерах!