Прикосновение - Розалин Уэст Страница 22

— Вы упрямая женщина, Джуд, — объявил Тенди и, поставив на стол чашку, схватил шляпу. — Подумайте, или ваше своеволие доведет до того, что вы останетесь здесь наедине со своим одиночеством, иссохнете и превратитесь в пыль.

«Старая дева». Он не произнес вслух эти слова, он не имел на это права.

— Я рискну, Тенди, — Джуд гордо выпрямилась при его грозном пророчестве, — и не стану участвовать в вашем побоище.

К этому времени все остатки дружелюбия покинули Тенди Баррета, он мрачно смотрел на Джуд пронизывающим взглядом, но вся его напористость скисла от проявленной ею независимости.

— Ну что ж, тогда мне больше нечего вам сказать. Я не приду снова просить вас. Не похоже, чтобы в ближайшее время ваше отношение изменилось к лучшему.

В его словах была обидная правда, потому что Джуд не собиралась относиться с большей теплотой к такому человеку, как Тенди Баррет, которому нужны были ее акры, а не ее чувства. То, что он предлагал, было для нее недостаточно, и если это было лучшим предложением, которое ей делали, то она будет богаче, продолжая упорно трудиться, как предопределила ей судьба.

И кроме всего, она больше не была нецелованной простушкой, которая будет довольствоваться холодным вторым. Она узнала неповторимый вкус страсти, и соглашаться на меньшее, когда ее пульс еще продолжал мощно и быстро стучать, казалось безумием.

Из темной комнаты и мрака своих мыслей Долтон прислушивался к их разговору сначала из скуки, а потом с острым любопытством. «Сосед, — сказала ему Джуд. — Даже не близкий друг». Однако то, что он тщательно выудил из своего целенаправленного подслушивания, сказало Макензи, что здесь было гораздо больше, чем простые отношения между дальними соседями. «Почему Джуд солгала о том, кем был для нее этот человек? Отвергнутый кавалер? Перспективный жених?» — строил догадки Долтон.

Но что задевало его больше, чем ее обман, так это то, что это вообще задевало его. Но почему для него должно иметь значение, есть у Джуд Эймос один жених или двадцать? За свою заботу о нем она получит компенсацию. В ее отношении нет ничего личного, и Долтон ни на что такое не претендовал, ему не нравилось быть привязанным к кому-нибудь. Долги нужно оплачивать, но он сомневался, что ему понравилось бы делать добро, как выразилась бы женщина, подобная Джуд. Женщины не признавали обмена практичными вещами вроде денег или компенсации за услуги, им нужно было нечто нематериальное: преданность и обещания верности. Но это были не те вещи, которые Макензи мог свободно раздавать. Он не мог позволить себе быть втянутым в проблемы Эймосов. У него были свои планы: его ждала работа, звал Сан-Франциско. Неожиданное злоключение было единственным, что его удерживало, и Долтон надеялся, что всего лишь временно. Он решил, что с первым же прибывшим дилижансом отправится в Шайенн к настоящему врачу, а если зрение вернется раньше, он скажет «большое спасибо» и уедет. Здесь не было места глупым сантиментам, затягивающим его в болото, таким, как привязанность к глуповатому юноше и уважение к его гордячке-сестре.

То, что произошло во дворе, было одной из ошибок, которые Макензи редко делал, — он позволил сиюминутным эмоциям руководить его действиями. В его будущем не было места одинокой женщине, ее несчастному брату и старому повару с их оторванной от мира путевой станцией. И чем быстрее он сделает это ясным для всех, кого это касается, тем лучше. Но сначала он должен был заставить себя поверить в это.

Прошло некоторое время, и Долтон услышал быстрые шаги Джуд, приближавшейся с ужином к его двери. Он не знал, было в комнате темно или светло, и удивился, когда она остановилась, чтобы зажечь лампу. Но сколько ни выкручивай фитиль, в его мире свет не появится, и горечь от осознания этого еще усилила страдания Долтона.

— Ваш приятель ушел? — были первые слова, слетевшие с его губ после всех самопредостережений, и эти три слова были отделаны достаточным количеством наждака, чтобы оцарапать кожу.

— Да, — было все, что ответила Джуд, и это ничего ему не сказало.

Долтона возмутила ее уловка — сначала ложь, а теперь стремление уклониться от ответа, и в нем начало медленно вскипать негодование: если у нее под крылышком есть любовник, почему она позволила Долтону поцеловать ее? И почему ему хотелось еще раз поцеловать ее?

— Неприятности в раю?

— Ничего такого, с чем я не могу справиться сама. Это заявление навело его на мысль, что, вероятно, было не много такого, с чем она не могла справиться сама. Не следовало ли ему быть благодарным за это, вместо того чтобы без всяких оснований так возмущаться ее самоуверенностью?

Дразня Макензи запахом сирени, Джуд наклонилась ниже и поставила поднос ему на колени. Затем она взяла его руку и прикоснулась ею к тарелке на подносе, описывая еду, чтобы он знал, где что находится. Теплая рука касалась теплой руки, и Долтону показалось, что Джуд слишком долго не отпускает его. Из-за этого он грубо отказался от ее предложения помочь ему, проворчав, что предпочитает есть без ее надзора. Уязвленная его необоснованной враждебностью, Джуд с надменным видом прошествовала к выходу из комнаты, вся ощетинившаяся и взбешенная, — во всяком случае, он так рисовал себе ее уход. Единственное, что безумно раздражало Долтона, было отсутствие у него представления о ее внешности, и размышление над этим едва не доводило его до сумасшествия.

Были ее волосы длинными или короткими, кудрявыми или гладкими, как шелк? Его короткое прикосновение к ее залитой слезами щеке оставило у него впечатление, что у нее очень высокие скулы и привлекательные ямочки на щеках. А ее губы были пухлыми, нежными и восхитительно сочными, как созревшие летние ягоды, которые пришла пора собирать. Он провел много времени в тщетных попытках представить себе цвет ее глаз. Они должны быть выразительными, полными блеска и огня, и в то же время ласковыми, полными нежности и влажными, как роса. Долтон был из тех людей, кого восхищают красота и сила воли, и, по его представлению, в Джуд Эймос было лучшее из того и из другого — соблазнительность Венеры и темперамент Валькирии. Если бы ему позволили прозреть на долю секунды, а потом оставаться слепым всю оставшуюся жизнь, он хотел бы увидеть черты своей сиделки и Немезиды, чтобы потом ее образ сохранился у него навечно. Честно говоря, Долтон не знал, как долго сможет выносить неизвестность.

Оставшись наедине со своими неприятными размышлениями, Долтон неловко, но без всяких крупных неприятностей очистил свою тарелку и лежал в ожидании, когда вернется Джуд, чтобы забрать поднос.

Джуд старательно искала какой-либо повод освободить Сэмми от его повседневной работы, чтобы он мог присмотреть за их постояльцем, но не могла найти ни одного, а правда не годилась. Правда же состояла в том, что Долтон Макензи, даже такой беспомощный, каким он оказался после своего ранения, был больше мужчиной, чем кто-либо из встречавшихся на пути Джуд. Просто, находясь с ним в одном помещении, она чувствовала, как ее тело наполнялось неведомыми вибрациями, а голова начинала кружиться от ощущения желания, которое — она это понимала — было неосуществимым. Макензи был опасным человеком, угрозой для ее дома и для ее сердца, но вместо того, чтобы защищаться, она открыла ему и то и другое в наивной надежде, что он не будет слишком грубо пользоваться своим преимуществом. Он был человеком одного круга с ворами, которые ограбили дилижанс, и зарабатывал себе на жизнь убийством, принимая запятнанные кровью деньги без отвращения и не моргнув глазом. Хотя он был изысканно одет, культурно разговаривал и пользовался дорогим одеколоном, он был не лучше большинства подлых убийц, которые болтаются по темным дорогам, и Джуд следовало презирать даже саму мысль о нем. Его прикосновение должно было заставить ее в ужасе и отвращении отскочить прочь. Ей следовало придумать, как безопасно отделаться от него, а не лежать всю ночь без сна, размышляя о том, как бы заставить его остаться.