Тайный дневник Исабель - Карла Монтеро Манглано Страница 22

В конце концов произошло то, чему было суждено произойти. Хотя я и прибегла к помощи одной из служанок, когда до начала праздника оставалось уже совсем немного времени, в моей комнате царила спешка и паника. Словно за кулисами театра во время премьеры, все делалось бестолково и с раздражением. Наконец преодолев целый ряд трудностей, касаемых устойчивости прически, естественности макияжа и непослушности застежек, я вышла из своей комнаты — вышла буквально за пару минут по начала праздника. Если ты этого не помнишь — или если ты на это тогда не обратил внимания, — то я напоминаю тебе, что я была одета в платье из красного шелка, прошитого серебряными нитями, причем изготовил это платье не кто иной, как Поль Пуаре — самый модный на тот момент дамский портной. Над вырезом моего платья — довольно глубоким — покоилось роскошное ожерелье из великолепных брильянтов и рубинов.

Я остановилась на несколько секунд перед одним из висевших в коридоре зеркал и — не без тщеславия и в то же время кокетливо — взглянула на себя, словно бы в последний раз проверяя, все ли в порядке. С первого этажа уже доносился нарастающий гул голосов, подсказывающий мне, что я направляюсь туда как раз вовремя. Глядя на себя в зеркало, я подумала, что мне, пожалуй, следовало бы нанести чуть-чуть побольше румян на щеки.

— Думаю, невозможно быть красивее, чем вы сейчас.

Я вздрогнула от того, что услышала этот незнакомый голос, произнесший льстивые слова на французском языке, и — еще в большей степени — от того, что почувствовала, как к моим плечам прикоснулись чьи-то ледяные руку. Слегка встревожившись, я обернулась, чтобы посмотреть, кто же застал меня врасплох в один из тех интимных для женщины моментов, когда она кокетничает перед зеркалом, да еще и осмелился прикоснуться ко мне, не спрашивая на то разрешения.

— Вы меня испугали.

— Необыкновенная, изысканная, очаровательная!.. — не унимался незнакомец со славянской внешностью и славянским акцентом. Взгляд его пронзительно-голубого цвета глаз, казалось, пытался пронзить ткань моего платья.

— Извините, — прервала я его резким голосом, — но мы, как мне кажется, не знакомы.

Этот благородный господин — я сочла его таковым, поскольку встретилась с ним не где-нибудь, а в доме твоей матушки — взял мою руку и слегка прикоснулся к ней губами.

— Граф Николай Иванович Загоронов. У ваших ног, мадемуазель.

— Приятно с вами познакомиться, граф, — сказала я одновременно и любезным и циничным тоном. — А теперь позвольте вас оставить: мне необходимо вернуться в свою комнату, потому что я, похоже, забыла там платок.

— Вы так и не сказали мне, как вас зовут.

— Маркиза Энграсия Мария Анна Исабель Альсасуа де Хильена де Виламар, — я назвала саркастическим тоном свое полное имя, а затем исчезла за дверью своей комнаты.

Оказавшись внутри, я подождала там несколько секунд, с большим негодованием вспоминая наглое поведение графа, имени которого я не запомнила и даже и не пыталась запомнить. Когда, по моему предположению, он уже должен был уйти, я осторожно открыла дверь и вышла в коридор…

— Ah!Ein neues Gesicht!.. Und sehr schön. Ja, sehr schön… [27]

Я резко выпрямилась, словно согнутая и затем отпущенная ветка, услышав, что за моей спиной опять кто-то что-то говорит. Это становилось уж слишком частым — и весьма неприятным — явлением.

— Извините, но я не поняла ни одного слова из того, что вы… сказали.

Я раньше никогда не считала себя чрезмерно впечатлительной. Да, впечатлительной я себя не считала. А может, я просто никогда раньше не сталкивалась ни с чем таким, что вызвало бы у меня подобную реакцию: мне показалось, что я окаменела от одного только взгляда на неожиданно представшую моему взору красоту, преувеличенную до неприличия. Даже оскорбительную в своем совершенстве.

Я с трудом различила — как сквозь туман — принца с глазами, лишь взглянув на которые, можно было умереть от зависти; с шевелюрой, способной свести с ума кого угодно; с широкой грудью, увешанной медалями, похожими в совокупности на своего рода кирасу и свидетельствующими о заслуженном уважении и почете; с озорной улыбкой и не менее озорным взглядом; с изысканными манерами и, конечно же, с доброй душой и благородным сердцем… В общем, я увидела одного из тех принцев, которые встречаются только в волшебных сказках. А я ведь еще, поверь мне, не выпила и капли спиртного.

В детстве я прочла очень много сказок, а в юности проявляла интерес к литературе романтического жанра: романы, которые подпитывали мое девичье воображение и которые я вскоре, поневоле очень быстро повзрослев, отвергла за их чрезмерную вычурность, нелепость и несхожесть с реальной жизнью. «Но разве я сейчас не стала участницей идиллической сцены из романа?» — мысленно сказала я себе, стыдясь своей слабости.

— Это ты! — воскликнул сказочный персонаж, превратившийся во вполне реального человека.

Я даже понятия не имела, за кого меня сейчас приняли и какой смысл имело восклицание «Это ты!», однако была готова стать кем угодно, лишь бы только угодить своему герою.

— Да… — прошептала я.

Именно так шепчут героини сентиментальных романов, а я хотела казаться похожей на такую героиню.

— Исабель? Кузина Исабель?

— Да… — снова прошептала я, уже вжившись в роль.

— Черт возьми! Я сразу должен был догадаться. Как я рад тебя видеть! С того момента, как я приехал в Брунштрих, я только о тебе и слышу.

Мой сказочный принц вел себя уж слишком фамильярно для образа моей фантастической иллюзии. Впрочем, это был всего лишь малюсенький изъянчик, который терялся на фоне его красоты и его великолепной осанки.

Задумавшись над этим, я забыла о той роли, которую для себя избрала.

— Я — Ларс!

— Лоренс?

— Да, так меня называет моя матушка и так записано в моем свидетельстве о рождении: Лоренс Генрих Максимилиан. Но я предпочитаю, чтобы меня звали Ларс. Ты разочарована?

— Нет… Нет!

Боже мой! Разочарована? Как героиня романа, я была восхищена, ошеломлена, покорена и, возможно, даже влюблена. Тем не менее я — благодаря тому, что во мне на пару мгновений вдруг проснулось благоразумие — решила быть любезной, но сдержанной:

— Я тоже рада с тобой познакомиться, — сказала я довольно холодным тоном.

— Замечательно. Ну, раз уж мы теперь знакомы, ты должна пойти прямо сейчас вместе со мной в танцевальный зал. Мы наверняка придем туда самыми последними, и моя матушка опять на меня рассердится.

Воспитание — это тонкое кружево, в которое кое-где вплетены нити наших животных инстинктов. Если немного понаблюдать за тем, как ведут себя по отношению друг к другу самцы и самки других биологических видов, можно заметить, что во время ухаживания какое-либо животное завладевает другим с большей или меньшей легкостью, не стараясь соблюсти какие-либо приличия. Именно это я бы и сделала, если бы не была воспитана в том духе, что мне в подобной ситуации следует лишь с равнодушным видом опереться на предложенную мне руку. Я иногда сожалею о том, что такой биологический вид, как человек, ведет себя уж слишком рассудительно.