Буря в раю - Донна Кауфман Страница 22

– Тогда пойдем поищем мягкую постель! – прошептал он и сжал зубами мочку уха.

По телу Эйприл пробежала волна страстного желания. Однако сама мысль о том, чтобы встать, одеться, собрать вещи и отправиться к нему или к ней, казалась ей смешной и стыдной. Хотя чего тут стыдиться – ведь только что они занимались любовью прямо на письменном столе!

Но как объяснить Джеку, что она его стесняется? Он сочтет ее полной идиоткой или, того хуже, обидится!

По счастью, ей не пришлось заговаривать первой. Джек слегка откинулся назад и заметил:

– Первым делом давай-ка наведем здесь порядок, – и улыбнулся так, что сердце ее вознеслось куда-то в космос.

Оглядев комнату, Эйприл сперва улыбнулась, а затем тихо захихикала. Даже в полутьме она разглядела груду деловых бумаг, беспорядочной кучей сваленных возле стола. Но особенно насмешило Эйприл платье, повисшее на ветке пальмы. Заметив его, она громко расхохоталась.

Джек осмотрел кабинет и присоединился к ее смеху.

– В следующий раз, когда мы соберемся заняться любовью на столе, – произнес он, давясь от смеха, – я аккуратно сложу бумаги в стопку и уберу на кресло!

Эйприл задыхалась – то ли от смеха, то ли от желания; ей хотелось воскликнуть: «Черт с ними, с бумагами!» – и повторить все сначала, но вместо этого она только крепче прижалась к нему, дожидаясь, пока утихнет его смех.

– Интересно, подпадают ли наши действия под статью о преступной неосторожности?

Джек расхохотался и встал, по-прежнему крепко прижимая ее к себе.

– А у тебя, mi tesoro, острый язычок! Интересно, на что он еще способен, кроме смелых шуток?

Прежде чем Эйприл успела ответить, Джек бережно опустил ее в кресло и начал оглядываться в поисках одежды. Свернувшись клубочком в мягком кресле, Эйприл смотрела, как обнаженный, мускулистый, неправдоподобно красивый в лунном свете мужчина кружит по комнате, собирая разбросанные вещи. Неловкая ситуация, которой так боялась Эйприл, превратилась в чарующе интимную.

Любуясь его освещенной луной фигурой, Эйприл позволила себе снова окунуться в негу любви. Время сожалений придет позже – и будь она проклята, если отдаст в жертву сожалениям воспоминания о прошедшем счастье!

Джек обернулся: он снова был полон желания и не скрывал этого. Неудивительно, что Эйприл счастлива, если он так «заводится» от одного взгляда на нее!

– Руки вверх! – скомандовал он, состроив зверскую рожу.

Эйприл повиновалась, и Джек надел на нее платье. Гладкий шелк приятно ласкал чувствительную кожу, а очевидное желание Джека так возбуждало ее, что Эйприл с трудом удерживалась, чтобы не дотронуться до мощного, чуть подрагивающего воплощения его мужественности.

Потрясенная, почти испуганная силой своего желания, она поспешно встала и оглянулась в поисках туфель. Джек тем временем натягивал и застегивал шорты. Вдвоем они собрали с пола бумаги, и Эйприл без особого успеха попыталась разложить их по местам. Всякое смущение исчезло: напротив, в том, как они молча трудились вместе, Эйприл чудилась какая-то особая интимность, несравнимая даже со сладчайшими мгновениями любви. Может быть, так же легко и незаметно Джек Танго сможет войти в ее жизнь и остаться здесь… Но Эйприл оборвала себя. У нее и так достаточно было разочарований, и не стоит строить воздушные замки, чтобы потом остаться у разбитого корыта.

От невеселых размышлений ее оторвал вопрос Джека:

– А о чем ты думала, когда я вошел?

Вместо ответа Эйприл, желая потянуть время, возилась со стопкой бумаг. Вообще-то она думала о том разговоре с сенатором Смитсоном. Но сейчас явно не время обсуждать этот эпизод ее прошлого. Однако мысль о Маркхеме вдруг заставила Эйприл осознать, как опасно для нее связываться с человеком, живущим в Штатах.

В особенности с таким человеком, как Джек. В первые дни по приезде он был на грани нервного истощения. Одному богу известно, на какой работе он так надрывался, но ясно, что не свадьбы фотографировал… Эйприл напряглась и выдавила из себя шутливый ответ:

– Ты будешь очень разочарован, если я скажу, что думала о другом мужчине? – «Это не ложь, – сказала она себе, – это чистая правда». Но Эйприл забыла о настойчивом, всепроникающем взгляде Джека.

Он обошел вокруг стола и прислонился к нему, приняв обманчиво-небрежную позу.

– О ком же, Эйприл? – Она попыталась отвернуться, но Джек поймал ее за локоть и нежно, но твердо развернул лицом к себе. – О ком ты не можешь забыть ни днем, ни ночью? Кто появляется перед тобой как призрак даже в миг любви?

Звучащая в его голосе тревога поразила Эйприл. Если бы он вздумал ревновать, она просто приняла бы позу оскорбленного достоинства и прекратила разговор. Однако Джек говорил так, словно чуял опасность и был готов на все, чтобы защитить Эйприл. Казалось, стоит ей назвать имя злодея – и Джек возьмет свой «кольт» и отправится вершить правую месть! Эйприл понимала, что разумнее молчать, однако желание поделиться горем и попросить помощи было столь сильно, что она с трудом устояла на ногах, потрясенная нахлынувшими чувствами.

Джек притянул ее к себе и крепко обнял.

В этом движении не было ничего сексуального: он прижимал ее к себе, как мать прижимает к груди испуганного ребенка. Эйприл не могла больше сопротивляться. Стена, отделявшая ее от мира, стена, старательно, кирпичик за кирпичиком, возводимая в течение десяти лет, дала трещину.

– Что с тобой случилось? Эйприл, расскажи мне!

– Я боюсь, – дрожа, прошептала Эйприл, хоть и знала, что Джек не поймет ее.

– Чего? Кого? Эйприл, объясни, чего ты боишься?

Эйприл медленно покачала головой. Перед глазами ее мелькали разрозненные образы. Сенатор Смитсон, с улыбкой сообщающий страшную весть… Искаженное звериной яростью лицо Маркхема… Адвокаты, забрасывающие ее оскорбительными вопросами… Вспышки телекамер… Вся грязь, все унижение, через которое пришлось пройти Эйприл, предстало перед ней с такой отталкивающей ясностью, словно все это произошло не десять лет, а десять минут назад.

Она крепче прижалась к Джеку, отчаянно стараясь выбросить из головы эти мысли. Но на сей раз страшные воспоминания не отпускали ее. «Что же делать?» – в отчаянии думала Эйприл. Джек хочет ей помочь, но, услышав ее неприглядную историю, скорее всего пожалеет о своих опрометчивых обещаниях.

Эйприл по-прежнему покоилась в объятиях Джека, но он чувствовал, что с каждой минутой она отдаляется от него. Никогда в жизни Джек не ощущал такого бессилия! Ему приходилось попадать в трудные и опасные ситуации, случалось даже рисковать жизнью, но голова всегда оставалась ясной. Может быть, в том и заключался секрет его блестящей карьеры, что даже в самые опасные минуты он мыслил холодно и четко. В первые годы Джек тратил немало сил на борьбу со своими чувствами, но вскоре привык их подавлять и почти забыл, что можно жить как-то иначе.