Обитель Синей Бороды - Вера Колочкова Страница 22

Подскочила со стула, быстро прошла меж столиков, не забыв на прощание махнуть рукой хорошим ребятам, так удачно угостившим ее расслабухой. Спасибо вам, друзья! Иначе бы просидела без толку в своих грустных мыслях… И такси тут же остановилось, как только подняла руку, встав на бровку тротуара. Значит, все правильно, значит, так тому и быть!

Выскочив из такси во дворе дома, Соня быстро пошла к подъезду Олега, на ходу доставая ключи. И вдруг… Что-то резануло глаз. Какая-то лишняя деталь, настораживающая. Соня сделала два шага назад…

Нет. Этого не может быть. Это ошибка какая-то, совпадение. Что в этом дворе делает Ленкина машина? Это же ее «Шкода», синий металлик? А номера? Да, это Ленкины номера…

На Соню вдруг напала страшная слабость, затрясло мелко. Под ложечкой что-то отдалось болью, будто душа оттолкнулась ладошками. Нет, нет!.. Этого не может быть! Это совпадение. «Поднимись в квартиру, посмотри – никакой Ленки там нет! – уговаривала себя Соня. – Это совпадение, просто ее к кому-то в гости именно в этот дом занесло!»

Нет, не станет она подниматься в квартиру. Страшно. Лучше вон там, в кустах сирени, на лавочке присядет. Надо отдышаться немного. Подождать… Хотя чего – ждать?! Смешно! Даже и не смешно, а стыдно так думать о лучшей подруге! И об Олеге!

Соня рухнула на скамейку, подняла взгляд к окну. Створки открыты, и портьера задернута… О, открылась! Олег высунулся, голый по пояс… Улыбается…

Хлопнула дверь подъезда. Вышла Ленка, медленно направилась к своей машине. Двух шагов не дойдя, задрала голову, махнула рукой. Ему. Олегу. Да. Еще пару воздушных поцелуев. Движения ленивые, расслабленные, приятно-усталые, сексуально-грациозные. И вся она – суперсексуальная, просто глаз не оторвать. Один сарафан чего стоит… Открытый донельзя, вся спина голая. Гладкая бело-розовая спина…

Вот и уехала… Все просто, как дважды два. «И поделом тебе, несчастная, – мысленно подвела черту Соня. – Несчастья, как и счастья, мало не бывает. Да, у них, счастливых и беззаботных, все просто… Солнце, любовь, сарафаны с открытой спиной. А тебе пора туда, в свои сумерки. Чего сидишь? Вставай, уходи…»

Это они так решили, что ей пора в сумерки. Они убили ее. Они оба – убийцы…

* * *

«Какая страшная ночь. Главное – с ума не сойти. В буквальном смысле. И хватит мерить шагами комнату, надо сесть наконец! И обдумать… – приказала себе Соня. – А впрочем – какие думы… Чистое состояние аффекта. Внутри – то пламя, то холод. И дышать нечем. Где ты, спасительный инстинкт самосохранения? За что? Почему все – мне одной? И бежать, просить помощи некуда и не к кому!»

Да, именно не к кому. Вот оно, чувство сиротства. Подкралось исподтишка, в первый раз, по-настоящему. Соня всегда презирала это чувство, не допускала до себя. Думала – сильнее его…

Да, она всегда была сильнее его. И когда тарелки перетирала в рабочей столовке, задыхаясь в хлорном пару, и когда загаженные кошками подъезды мыла, и даже тогда, когда тетка объявила войну, узнав, что она едет поступать в институт, а вовсе не собирается торговать овощами в палатке, чтобы носить копейку в дом… Она, Соня, всегда была сильнее его. Но сейчас, сегодня…

Соня подтянула ноги, обхватила колени руками, уткнулась в них лицом, заскулила, как щенок. Совсем тихо заскулила. Но зашевелился, заплакал в кроватке Николенька, и дернулось внутри непреодолимое желание – зажать уши, не слышать… И сама себя испугалась. Подскочила из кресла, бросилась к кроватке, пытаясь унять лихорадку.

– Тихо, малыш, тихо… Не плачь. Давай я тебя на ручки… Вот так… Спи, малыш. Это ничего, что у мамы руки дрожат. Мама сильная, у мамы временное помрачение рассудка…

Пока Соня ходила туда-сюда по комнате, убаюкивая Николеньку, в ее голове пронеслось ни с того ни с сего… Нет, отчего так ярко вдруг вспомнилось? Именно тот процесс, на который ее Самуил Яковлевич водил, когда она еще в стажерах была. Ох, как она тогда женщину-подзащитную осуждала! Случай-то и впрямь неординарный был, все газеты об этом писали. Эта самая подзащитная, будучи в состоянии глубочайшего потрясения, бросила на пол своего младенца. Он все плакал, плакал, а она достала его из кроватки и бросила. Вот так вот… Ее муж бросил, а она ребенка. В голове ж такое не укладывалось! Потом подзащитная опомнилась, конечно, сама «Скорую» вызвала, честно во всем призналась, даже оправдываться не стала. И от адвоката отказалась. Но Самуил Яковлевич сам вызвался защищать, ей адвокат в обязательном порядке полагался. Старался, конечно, поведение подзащитной под состояние аффекта подвести. Из кожи вон лез. А она… Когда последнее слово дали, обвела всех пустым взглядом и просипела тихо: «Граждане судьи, я бы просила меня расстрелять… Пожалуйста…»

Наверное, все-таки не зря вспомнилось, подумала Соня. Наверное, в качестве назидания. Знай, мол, что бывают такие ночи! Бывают! Когда рассудок улетает испуганно, оставляя физическую оболочку во власти аффекта.

Нет, подумала Соня, отбросить от себя Николеньку она в любом случае не смогла бы, но… Пусть он не плачет хотя бы, не рвет сердце. Кто его знает, на сколько его хватит, сердца-то. И рассудка на сколько хватит. И души – свернутой в трубочку, убогой, запуганной. Больной.

Да, надо это признать, наверное. У нее после этой ночи может начаться душевная болезнь. А в перспективе – сумасшедший дом, что ли? А Николеньку? Николеньку куда?

«О господи, как же страшно!.. Помоги, господи, вразуми, дай сил. Тихо, малыш, тихо. Не плачь, пожалуйста. Давай с тобой на диван ляжем, нет сил комнату шагами мерить, упасть боюсь… Вот так, рядышком полежим. Не плачь… Спи, мой хороший… Спи…»

Так они вместе и уснули… Соня открыла глаза, подняла голову, глянула в окно. Странно за ним, ничего не видать. Ни луны, ни рассветного неба. Зыбкость непонятная, страшная. Николенька тихо посапывает рядом…

Соня встала, подошла на цыпочках к окну. Ох, да это туман… Грязное рассветное молоко. В тумане хорошо бежать от погони. И от самой себя. И от жизни.

Она постояла, прислушиваясь к себе. Какая в голове холодная ясность. А души совсем нет. На ее месте пустота. Может, душа во сне улетела? Гуляет теперь там, в тумане. Может, и не вернется. Пустота, пустота… И вместо сердца – остывшая кучка пепла. Может, оно так и приходит, сумасшествие?

«Это же не я, это совсем другая женщина смотрит в окно! Другая!»

Интересно – который час?.. – спохватилась Соня. Ага, половина седьмого.

Вдруг сдвинулось что-то в ее холодной и ясной голове, и пришло решение – такое же холодное и ясное. И картинка вдруг промелькнула, та, давешняя: полуголый Олег в окне, Ленкина открытая спина, летний сарафан. Довольные лица обоих. «Что ж, пусть будет так. Вы – влюбленные, а я теперь – никто. Потенциальная сумасшедшая, женщина без судьбы. Какой спрос с такой женщины?»

Значит, половина седьмого… Это хорошо, это как раз успеть можно…

Так. Две сумки достать. В одну Николенькину одежку сложить, в другую – свою.

Движения четкие, словно запрограммированные. Нормально. Держись. Главное – не думать. Просто осуществить решение, пришедшее в голову. Пока голова ясная и холодная. Пока за окном туман. Да, пусть будет так. «Еще одной ночи мне просто не пережить… Неизвестно, что может принести с собой следующая ночь. Какие аффекты».