Мужчины из женских романов - Эллина Наумова Страница 22

Вскоре проклятая капсула, растворившись в желудке, настолько ее взбодрила, что Света обрела способность к здравомыслию. То есть прекратила укорять себя ерундой, о которой через день не вспомнишь, и сосредоточилась на работе, за которую деньги платят. В качестве необходимого шага к примирению с собой она одобрила давешнее решение завести речь о серии с Нинель Николаевной. Если старший редактор будет спорить, идти к Пирогову. Но в любом случае открывать рот следовало лишь тогда, когда она подготовит замечания авторам и отзывы приятельниц-читательниц. Нельзя отвлекаться воспоминаниями о дрожащем от нетерпения голосе Елизаветы Алексеевой. Долго ждала сочинительница и еще подождет. Ее текст везде был обречен – ни синопсиса, ни личных данных. А ужасающее начало с мытьем полов, глажкой и стиркой? Не начни Света с середины романа, она тоже удалила бы его из компьютера через пять минут, чтобы места не занимал. И подтвердила бы вчера худшие Елизаветины опасения, что издательству ее шедевр до лампочки.

Еще раз перебрав в уме вкусы и интересы знакомых молодых дам – не называть же их «мои девчонки», все-таки будут соучаствовать в виде фокус-группы в большом деле, – Света разволновалась. «Домохозяйки» и «интеллектуалки» при условии, что Жанна выдала «новый настоящий роман», маловато. Ей не хватало автора смелого и бесшабашного. Чтобы не умела, принципиально не желала оглядываться назад. Дескать, сама я многое прочитала, а теперь расскажу вам свою историю. Заранее не благодарю. Трепещите. Сколько времени займут нудные поиски третьей беллетристки, от девушки не зависело. Но на короткий срок надежд было мало. Света оценила длительность забега как марафон. И взбунтовалась: «Романы ведь какие-никакие, а будто тряпки перебираешь, силясь найти нужную. И чувства те же – интерес, азарт, раздражение, тоска. Уволюсь. Двину в мамину школу преподавать литературу. Буду из года в год талдычить то, чему меня саму научили, и оправдывать свое существование хоть одним ребенком, которого увлекла. Но я не подвижница. Я хочу участвовать в «создании портрета современности». Нет, уже не хочу. Что остается? Уволюсь. Выйду за богатого занятого дяденьку и страстно предамся шопингу. Если учесть, что редакторство, учительство и скупка шмоток вызывают одни и те же эмоции, это не худшая карьера».

Честно говоря, для Светы жить означало утверждать в мире собственное, а не чужое представление о себе. Добиться того, чего хочешь, а не получить, что дадут, – это счастье. Она была не прочь нищенствовать на старте. Но в желанном результате не сомневалась. И вдруг обычное повышение температуры, короткое отсутствие самоконтроля выявили, что она не исключает провала. А сегодня стало ясно, и путь отступления уже намечен. В школу, где правила взрослой игры знакомы с детства. Или к обеспеченному мужчине, чтобы ничем, кроме семьи, не заниматься. Во всех этих открытиях настолько не было ее желания и воли, что девушка растерялась. Получается, не все неудачники сами во всем виноваты? «Как не стыдно? Крохотное издательство, люди на глазах, весь материал в твоем распоряжении, и ты сдаешься? Это – твой предел, вечная отличница? Устала? А ведь еще не трудилась по-настоящему», – зло подумала девушка. И ворвалась в редакторскую.

– …я стала чувствовать возраст. Здравствуй, Света. Какая-то ты взбаламученная. Так вот, с недавних пор выводит из себя, когда продавщица сковородок, девочка неразумная, объясняет мне, какая из них лучше. Когда в магазине меня учат выбирать подушку или распознавать натуральную кожу. Причем я их ни о чем не спрашиваю, а они несут чушь – знания их почерпнуты из рекламных листовок. Так и хочется рявкнуть: «Посмотри, кто перед тобой, сколько мне лет. Я сама могу дать кому угодно консультацию любой сложности по всем аспектам материального бытия», – говорила Нинель Николаевна Павлу Вадимовичу.

– Милая моя, не видят они, сколько тебе лет, поэтому и обслуживают как молодую хозяйку, – галантничал он.

– Не льсти, я не только про вещи, но и про себя все знаю, – махнула рукой Нинель Николаевна. – Мама в ее пятьдесят меня просто изводила бесконечным «скоро я умру… Мне недолго осталось… Впереди ничего, кроме болезней и скуки». Я еле сдерживалась, чтобы не грубить. Теперь понимаю – она адаптировалась, примирялась с неизбежным. Через сколько-то месяцев вооружилась набившим оскомину: «Жизнь только начинается». И с тех пор о смерти ни звука. А меня всего лишь немного задевает, что яйца важно поучают курицу.

«Болтают о такой ерунде, такой малости», – осуждающе подумала Света. Она все еще нервничала и решила погрузиться в самотек. Отвлечется, придет в себя, тогда займется романом Жанны Аранской. Пока же ее бесило даже название. «Доверчивая идиотка на выданье» – претенциозно и глупо. Мерзко заверещал старый телефон. Свете привиделся роскошный аппарат с журчащим, нежно лепечущим звуком в кабинете Пирогова, и она мысленно обругала издателя дурными словами. Очередная беспокойная девица интересовалась, дошла ли ее рукопись. Младший редактор заглянула в компьютер и сказала, что все в порядке. Авторша была расположена к мирной беседе на тему «Как долго ждать ответа», но имела дело с зачерствевшим в муках существом, которое фыркнуло: «Недели три». И положило трубку. Потом встрепенулось и загадало: «А если это моя третья? Посмотрю наудачу синопсис». Но не повезло. «Элементы фэнтези, детектива и триллера в истории непростой любви двух красавиц, жительниц маленького волжского городка друг к другу» подробно изучать не хотелось. Правда, интересно было, городишко обеспечивал лесбиянкам детектив и триллер, а те пробавлялись фэнтези. Или они его третировали, а он уповал на инопланетян. Но этот зуд любознательности можно было вытерпеть.

Свете не удалось скрыть от многомудрой Нинель Николаевны свое загадочное творческое настроение. Она недовольно хмыкала над текстами и ерзала на стуле, как дитя, которому велели рисовать, но запретили подкладывать ногу под ягодицу и чесать карандашом голову. Девушка не замечала своей довольно шумной возни за компьютером. Павел Вадимович, кажется, тоже. Но у него была привычка время от времени отводить глаза от монитора, смотреть на Нинель Николаевну и, если удавалось поймать ее взгляд, кивать. На сей раз редактор отдела женской прозы сама нетерпеливо глядела на него в ожидании контакта. А дождавшись, незаметно показала головой на Свету. Павел Вадимович полюбовался, прислушался и расплылся в улыбке. В таком блаженном состоянии его и застал вопрос:

– Как думаете, господа, литературный редактор – профессия еще агонизирующая или уже мертвая?

Больше терпеть «старшие товарищи» не могли и засмеялись.

– Это у вас нервное? Ее уже кремировали, а я поздравить с юбилеем явилась? – заинтересовалась Света.

– Живем в переломный момент. Сейчас очень много умирающих профессий – техника развивается. От каких-то и названий не осталось, у других названия прежние, но содержание иное, – уклончиво начал Павел Вадимович. – Возьмем в качестве примера золотаря, по-нынешнему ассенизатора…

Девушка истерически расхохоталась, чем вернула коллегам предельную строгость.

– Так, держите себя в руках, – обратилась к обоим Нинель Николаевна, потому что одна покатывалась со смеху, а второй был испуган и явно не мог решить, в МЧС или скорую помощь звонить. – Мне доказывали, что много читать вредно, я не соглашалась, но сейчас готова. Берегись переутомления, Света. Задействую чувство юмора. Серьезно же говоря, редакторство – дело перспективное. После социалистической революции «гнилую интеллигенцию» за кусок хлеба усадили править тексты малограмотных рабочих и крестьян – наступила пора их самовыражения. Постепенно авторы выучили русский язык, начитались классиков и отточили форму своих шедевров. Тогда редакторам вменили в обязанность блюсти идейно правильное содержание. Времена упадка. Казалось, подняться с брюха невозможно. И вдруг последняя капиталистическая революция оживила наше странное занятие. Опять, извините, попер автор от станка и сохи. У него снова с грамотой беда, он снова не образован, не культурен, но, как у людей водится, молчать о своих переживаниях не намерен.