Право любить тебя - Екатерина Аверина Страница 22

Элина

В теле такая слабость, что даже глаза открываются не с первого раза. В просвет между ресницами попадает яркий свет. Это солнце? Пожалуйста, пусть будет оно. Мне кажется, я провела в темноте целую вечность и все никак не могла выбраться, а сейчас вижу свет, и сердце буксует в груди, пытаясь радоваться.

Сквозь шум в ушах пробиваются голоса. Они далекие, словно эхо, бьющееся о стволы деревьев далеко в лесу. Я чувствую тепло чьей-то ладони. Оно отзывается в груди новой пробуксовкой изношенного мотора.

Снова пытаюсь открыть глаза. Силуэт передо мной размывается, отлипает от неба язык. Ладонь крепче сжимает мою руку. Ноздрей касается запах мужчины.

— Вик… — хрипло выдавливаю из себя.

Силуэт, находящийся рядом со мной, приобретает более четкие очертания.

— Привет, моя девочка, — к пересохшим губам прикасаются его теплые и влажные. Его пальцы подрагивают, крепче сжимая мою ладонь.

— Ну вот и славно, — еще один голос.

Двигаю зрачком, нахожу мужчину в белом халате, мой кардиолог, и рядом с ним еще один. Кажется, он работает здесь, в реанимации. Это отделение не сложно узнать по звукам работающих приборов и специфической атмосфере, которая ощущается кожей.

— С возвращением, Эля, — врач заглядывает мне в глаза, смотрит на показания приборов. — Лекарства запустили восстановительный процесс, мы вывели тебя из искусственной комы, чтобы организм не ленился, задействовал все ресурсы и начал интенсивнее восстанавливаться в естественном режиме. Будем потихоньку готовиться к операции.

— Спасибо, — слова пока даются сложно. Скорее всего, я долго «спала».

— Мы вас пока оставим. Равиль скоро подъедет, уже несколько раз звонил, — сообщает мой лечащий врач.

Доктора уходят. Виктор не сводит с меня глаз. В его взгляде тоска и беспокойство, тело напряжено, вид усталый, совершенно помятый. Это из-за меня? Не надо было подпускать его к себе. Я ведь знала, что так будет. В любой момент все закончится. Все равно полезла в отношения. Любви захотелось дурочке. Теперь ему больно и страшно за меня. И это я виновата.

Отворачиваюсь. По щекам текут слезы, капают за ухо и на подушку.

— Не смей плакать, — он разворачивает мое лицо к себе. — Мы не для того тебя вернули, — его голос хрипит и все время срывается, словно его рвут на куски. — Любимая моя, — раскрывает мою ладошку, прижимается к ней щекой, — я скажу сейчас, а ты запомни. Поняла?

— Да, — сквозь слезы соленые губы растягиваются в улыбке.

— Я. Люблю. Тебя. Никому не отдам. Каждую секунду я думаю только о тебе и буду бороться за тебя. Мы тебя вылечим, поняла меня?! — его верхняя губа нервно дергается. — Просто доверяй мне, улыбайся и восстанавливайся. Ты сильная. Невероятно сильная девочка. Копи все эти силы вот здесь, — прикладывает ладонь к груди в районе сердца. — Я сделаю все остальное.

— Со мной одни проблемы, да? — тяну его руку к своим губам, прижимаю. На то, чтобы поцеловать, сил пока нет. Закрыв глаза, стараюсь раствориться в этом прикосновении, напитаться им, пока есть возможность.

— Я сейчас тебя покусаю, Элина! — рычит мой мужчина, забирает мою ладошку в свою, подносит к губам и прикусывает подушечки пальцев зубами.

Мое тело просыпается от остроты таких прикосновений. Я шевелю пальчиками на ногах, сгибаю их в колене. Приятно. Сонное оцепенение медленно отпускает. Я снова чувствую эту жизнь. Радуюсь до слез хрусту простыни, которой укрыто мое обнаженное тело. С наслаждением вдыхаю запахи, витающие в реанимационном боксе. Я пока могу это делать: любить, дышать, чувствовать. И Виктор рядом. Он настойчиво требует, чтобы я продолжала это делать, а значит, нельзя сдаваться. Еще не время. Надо сделать последний рывок, а там… там либо обрыв и пропасть, либо несколько десятков лет рядом с тем, кто борется за меня так же, как я борюсь за эту жизнь.