Король рейтингов - Надежда Мамаева Страница 22

Хотя они оба, здоровые лбы, не смогли поступить на бюджетные в вуз. Но теперь один был гордым юристом, второй – оканчивал иняз. И машину себе новую она купила. Красного пежика, давнюю свою мечту.

Серафима Петровна и сама бы могла встретить эту «с деньгами». Ее руки за тридцать с хвостиком лет приняли тысячи младенцев. Она тремя пальцами могла диагностировать то, что некоторым врачам с аппаратами УЗИ не снилось: от предлежания плода до ущемившегося последа. Но, во-первых, должна быть бригада. Во-вторых, не все могло оказаться просто.

То, что легко не будет, я поняла, лишь взглянув на девицу. Капризная и стервозная до невозможности, с длиннющим маникюром, наращенными ресницами и волосами, на которые наверняка была убита прорва времени, сил и денег.

Серафима Петровна защебетала над ней, засюсюкала, хотя девица годилась ей в дочери. Та лишь поджимала губы и манерно морщилась, заставляя своего то ли мужа, то ли любовника прыгать под ее дудку.

– Пройдемте на кресло, – предложила акушерка, держа под локоток гражданку Ксению Львовну, как значилось в обменной карте. – Дана Владимировна вас сейчас осмотрит.

Девица прищурилась, смерила меня презрительным взглядом и рявкнула, что она договаривалась на Березовского, а не на хренову пигалицу. Вернее, выразилась она гораздо короче. Вот только если записывать ее монолог, из цензурного будут одни запятые. Ну, может быть, еще пара междометий. Но не факт.

– Заинька, может быть, ты потерпишь до приезда Даниила Сергеевича? – робко, совершенно по-идиотски спросил ее спутник.

Заинька натурально вызверилась, заявив, что… больше никогда… его… х… в себя… и чтобы… ее… он, а… дрочил… и пошел на… со своим… супружеским долгом.

«Все-таки муж», – отстраненно подумала я.

Но это были только цветочки. Оказалось, что у заиньки в анамнезе биологическое образование. Посему она знала лучше медсестер, акушерки, анестезиолога и врача, как ей рожать и что всей бригаде нужно делать.

Ксюшенька, как ласково называл ее супруг, держа свою мегеру за руку, спустя четверть часа и тонну обаяния Серафимы Петровны все же соблаговолила посетить кресло. При осмотре она выгибалась дугой при каждом прикосновении. Отчего ее муж – глава какого-то крупного концерна – вел себя как старая дева в первую брачную ночь: заламывал руки и требовал дрожащим голосом быть поосторожнее.

В предродовой заинька орала дурниной, пугая других мамочек, лежавших через стенку. Шейка у нее оказалась неэластичной, раскрывалась плохо. А скакать на мяче, глубоко дышать и вообще способствовать родовой деятельности заинька отказывалась. Похоже, считала, что раз она заплатила, то за нее и рожать должны. Я уже плюнула и хотела вкатить ей окситоцин, но тут экстренно поступила еще одна роженица.

Не контрактница, безо всяких договоров. Зато с ЭКО. Двойня. Тридцать четвертая неделя. У нее разошелся шов на шейке, которую ушили на тридцать второй неделе. Женщина, уже не молодая, резко побледнела в приемной и потеряла сознание. Благо медсестра успела подхватить, а затем и вдавить кнопку ургентного.

Раздавшийся вой звонка был по силе воздействия не хуже заклинания телепортации. На каталке роженицу домчали в операционную. Обработав руки, я нырнула в стерильный халат и фартук, подставленные медсестрой. Лешка уже открыл чемодан и звенел ампулами, наркотизатор следила за сердцебиением и критически низким давлением.

– А эти что здесь делают? – сухо бросила я, завидев троицу в синих пижамах. Шуршание и перешёптывания интернов отвлекали.

– Учатся. Что же еще они могут? – откликнулся анестезиолог.

– Пусть учатся молча. Без единого звука. Желательно, чтобы еще и не дышали.

– С такими требованиями, госпожа Убий, для вас идеальный интерн – это труп, – усмехнулся Лешка. Вернее, усмехнулись его глаза: все остальное было скрыто под маской.

Впрочем, я была не лучше. Наверняка напоминала ниндзя, у которого из открытых участков тела – лишь два сантиметра между «намордником» и шапочкой.

– Знаешь, у меня как бы сама фамилия располагает к такому.

Я выдохнула. Отбросила тревогу, которой вроде как не должно быть, сосредоточилась. Разом исчезли посторонние звуки, запахи. Была лишь я, роженица и двойня, которых нужно спасти.

Скальпель разрезал переднюю брюшную стенку по надлобковой складке.

Осторожно разделила мышцы живота, обнажила правое ребро матки и переходную складку брюшины. Время застыло клейкой смолой, секунды растянулись, воздух стал густым. Мне казалось, если я захочу провести по нему рукой – она увязнет. ИВЛ работала как в замедленной съемке, монитор наркозного аппарата, казалось, замер.

Рука хирурга должна быть как рука снайпера: сильной, точной, быстрой. Цена сомнения, слабости – жизнь. Жизни.

Первый плод. Мальчик. Едва я извлекла его, как операционную огласил крик. Негромкий. Но этого было достаточно, чтобы время, словно взбесившаяся скаковая лошадь, закусило удила и помчало вперед.

Неонатолог подхватила ребенка, унося его на обработку. Я достала второго. Точнее, вторую. Девочка. Вялая. Она пискнула и замолчала, обмякнув… Куда? Нет, маленькая, борись, ты справишься! Давай же… Ну?!

И она справилась. Не без помощи, но задышала. А потом и заверещала. Требовательно и громко.

А роженица, наоборот, не иначе как решила, что с нее хватит. Едва отделилась плацента, как давление женщины подскочило до ста сорока, открылось кровотечение. Словно на полную мощность провернули кран, из которого до этого едва сочилась струя толщиной в спичку.

Начался новый бой. Уже не за жизнь детей. За жизнь их матери.

Пришлось перелить чуть ли не десять литров крови, прежде чем состояние удалось стабилизировать.

Из операционной я вышла, мечтая об одном: упасть в кресло и умереть.

Хотя бы на полчаса…

– Дана Владимировна, – подскочила медсестра. – Там из блатного вас платница требует. Других не подпускает к себе, а у нее воды отошли зеленые…

Что я там только что мечтала сделать – присесть и умереть? Нет, сейчас я мечтала о том же. Но сначала – придушить корову, которая заинька. Видишь ли, она не доверяла осмотреть свое драгоценное влагалище никому другому, кроме меня. Будто у нее разрез не вдоль, а поперек.

Едва я вошла в предродовую, как Ксюшенька на меня накинулась:

– Где ты шляешься?.. Мне тут что, сдохнуть?!

Ее муж в более цензурных выражениях метал громы и молнии. Я же про себя выругалась: ну удружили Серафима Петровна и Даниил Сергеевич с этой Ксюшенькой Львовной. Заинькой, блин, Леопардовной. Между тем осматриваемая со всех сторон заинька блажила во всю глотку:

– Я договаривалась с Березовским! И если уж этот старый… не может, то ты… должна за мои деньги надо мной дышать! А-а-а-а!!!

Она зашлась криком, супруг позеленел и притих.