Колдунья - Джейн Фэйзер Страница 22

— Так-то лучше, — одобрил Хьюго. — Что ты собираешься сделать с ним, когда он наконец решит вернуться?

— Ничего, — сказала Хлоя. — А чем я могла бы ответить ему? Он же не знает, что делает что-то не так… — да ведь ничего плохого он и не делает. Он просто ведет себя как собака.

Однако даже выпитое вино не могло полностью вытеснить ее сомнения: неужели Данте сам захотел так надолго расстаться с ней?

К полуночи она опять была в смятении, а Хьюго — в замешательстве. Взяв с собой Билли, они втроем прочесали ближайшие поля при свете фонаря, осторожно прошли через сухой, как порох, лес и звали Данте, пока не охрипли. И снова поиски закончились безрезультатно.

— Ложись спать, девочка. — Хьюго устало прислонился к двери кухни. — К утру он — само раскаяние будет у двери.

— Вы не знаете его, — сказала она дрожащим голосом, в котором звенели слезы.

Хьюго уже довольно хорошо изучил повадки Данте и поэтому был уверен, что Хлоя права. Столь длительное отсутствие пса, беспредельно преданного любимой хозяйке, было плохим знаком. С ним явно что-то случилось. Однако он не стал еще больше волновать Хлою.

— Тебе пора уже быть в постели, — повторил он. — Сегодня мы больше ничего не можем предпринять.

— Но как же я могу спать? — воскликнула она, меряя кухню шагами. — А если он ранен… или попал в капкан? — Она закрыла лицо руками, как бы отгоняя мысли о страданиях Данте.

— Горячее молоко с бренди, — заявил Самюэль, ставя масляную лампу на стол, — и она тут же заснет, как дитя.

— Тогда подогрей молоко, — сказал Хьюго. Он взял Хлою за плечи и строго распорядился:

— Иди наверх и готовься ко сну. Я принесу тебе кое-что, чтобы ты быстрее уснула. Иди. — Он повернул ее, быстро шлепнув сзади. — Ты ничем не поможешь Данте, если всю ночь будешь метаться по кухне.

В этом был определенный смысл, и, кроме того, она ужасно устала. День был длинным и утомительным, да и ночь не обещала спокойствия. Хлоя еле дотащилась до спальни, надела ночную рубашку и села у шляпной картонки, пытаясь найти утешение, глядя на Беатриче и ее уже гораздо более симпатичный выводок.

Хьюго, оставшийся на кухне, хотел было плеснуть в молоко опиум вместо бренди, но вспомнил об Элизабет, которая так быстро к нему привыкла. Возможно, подобная склонность передается. Он щедро плеснул в кружку бренди, а Самюэль добавил молока.

Держа в руках «снотворное», Хьюго поднялся наверх и негромко постучал в дверь угловой комнаты. Когда он вошел, Хлоя все еще сидела на полу. Она подняла голову и посмотрела на него. На ее бледном лице потемневшие от печали глаза казались просто огромными. Он вспомнил, что она еще очень молода и ранима, но тут же решил, что семнадцать лет — достаточно зрелый возраст для того, чтобы справиться с эмоциональным стрессом из-за потерявшейся собаки, и не стоит чересчур явно проявлять к ней жалость.

— В постель, девочка. Утро вечера мудренее.

Она не спорила.

— Просто мучает неизвестность, — сказала она, вставая. — Я могла бы смириться с его смертью… но очень тяжело думать, что он сейчас где-то мучается в одиночестве.

Она убрала волосы с лица и серьезно посмотрела на него:

— Только не подумайте, что для меня страдания собаки важнее страданий людей. Просто я очень люблю Данте.

Ну что ж, он был прав: она действительно сумеет справиться со своим огорчением… Но все же ее облик был пронизан печалью, и ему захотелось как-то утешить ее. Бессознательно он обнял девушку, и она в ответ, почувствовав его участие, крепко обвила руками его талию, прижавшись головой к груди. Ладонью он приподнял ее подбородок и нагнулся.

Он хотел ограничиться лишь отеческим поцелуем в лоб, ну, может быть, в кончик носа. Но неожиданно для самого себя поцеловал ее в губы. И в этом тоже не было бы ничего страшного, если бы поцелуй остался лишь легким касанием их губ. Но случилось так, что, как только они прикоснулись друг к другу, кровь опьяняюще забурлила в нем, все мысли исчезли, он чувствовал только теплоту ее кожи через тонкую рубашку, волнение от узнавания изящного изгиба ее тела, трепетавшего в его руках, ощущал мягкость ее груди, прижавшейся к нему. Он еще сильнее сжал ее в объятиях, нетерпеливо и горячо овладев ее ртом, и она ответила: губы ее раскрылись. Исходивший от нее аромат лаванды и клеверного меда обволакивал его, а сейчас к нему прибавился и аромат возбуждения… Он забылся в опьяняющем чувстве, поощряя ее несмелые попытки ответить на его страстный поцелуй, а руки его скользили по ее телу, опускаясь все ниже и ниже, все сильнее прижимая ее к своей возбужденной плоти. Это наваждение длилось довольно долго, а когда он все-таки пришел в себя, то оттолкнул ее рот с внезапной грубостью, граничащей с отвращением. Несколько секунд он взирал на ее распухшие зацелованные губы, ее растрепавшиеся волосы, на ее глаза, горевшие от возбуждения, затем с тихим проклятием он отвернулся и быстро вышел из комнаты.

Хлоя растерянно коснулась своих губ. Ее сердце колотилось, кожа покрылась испариной, руки дрожали. Она все еще ощущала его тело, его руки, ласкавшие ее. Она вся полыхала: ее захлестнул поток ощущений и чувств, которые ранее были неведомы ей.

Потрясенная, она взяла кружку с остывшим молоком и залпом выпила. Бренди тут же захлестнуло горячей волной низ ее живота, и незаметно нега подкралась к ее внезапно отяжелевшему телу. Она задула свечу и забралась в постель, натянув простыню до подбородка. Лежа неподвижно на спине, она бесцельно переводила взгляд с одного предмета, освещенного лунным светом, на другой, ожидая, пока уляжется загоревшийся в ней огонь. Она пыталась понять, что она чувствовала, и то, что только что произошло с ней.

Хьюго медленно спускался вниз по лестнице, проклиная себя. Как он мог позволить себе так безоглядно увлечься? А воспоминания о ее горячем отклике еще больше подстегивали его гнев. Он, ее опекун, человек, которому она верит. Она живет под его крышей, в его власти, а он самым бессовестным образом воспользовался своим положением и ее невинностью.

Самюэль поднял голову, когда Хьюго вошел в кухню, и проследил, как тот схватил со стола бутылку с бренди и снова покинул кухню, громко хлопнув дверью. Самюэль отлично знал своего хозяина, и он сразу понял: произошло нечто такое, что вызвало у Хьюго приступ безудержного гнева. А из этого состояния он порой не выходил подолгу.

Из библиотеки донеслись звуки музыки, Самюэль прислушался и узнал решительные аккорды: хозяин говорил ему когда-то, что это Бетховен. Да, Хьюго был явно охвачен гневом. Когда же им овладевало тоскливое отчаяние, он играл самые грустные отрывки из Моцарта или Гайдна. И все же Самюэль предпочитал гнев — тогда выздоровление хозяина обычно было более быстрым.

Библиотека находилась как раз под окнами Хлои, и звуки пианино отчетливо доносились до нее через открытые окна. Она слышала его игру и прошлой ночью — навязчивая мелодия разбудила бы и мертвого. Но после бренди с молоком сон постепенно подкрался к ней, и она забылась, натянув простыню, на голову.