Если он грешен - Ханна Хауэлл Страница 21

Леди Мэри тяжело вздохнула:

— Я так хотела, чтобы у всех моих детей удачно сложилась семейная жизнь… Мне так хотелось, чтобы все вы женились и выходили замуж по любви. Только любовь и привязанность — надежная основа для брака, только любовь удерживает людей вместе в счастье и горе. Но образ жизни вашего отца лишил вас надежды на счастье.

— Меня вполне устроит брак по расчету, — солгал Эштон.

— Возможно, но не с этой женщиной. Она обманом заставила тебя сделать ей предложение. Она или не может допустить, чтобы ты передумал на ней жениться, или не желает считаться с твоими чувствами и желаниями. Она прячет свою сводную сестру на чердаке словно какую-то грязную семейную тайну. Скажи, эта леди Пенелопа хорошенькая?

— Да, но красота у нее довольно необычная.

— О, именно такие женщины способны пробудить в мужчинах самое сильное желание. Думаю, именно в этом главная причина того, что ее прячут на чердаке, подальше от мужчин, которые приходят к леди Клариссе.

— Возможно, это одна из причин, но есть и другие… Леди Пенелопа считает, что дом, где живут мальчики, принадлежит ей, но он перейдет в ее полное владение лишь тогда, когда ей исполнится двадцать пять. Более того, мне кажется, что и дом, где живут Кларисса и ее брат, должен был бы принадлежать ей.

— И при этом они так ужасно с ней обращаются? — Леди Мэри сокрушенно покачала головой: — Ах, дорогой, то, что ты рассказываешь о леди Клариссе, заставляет меня все больше пугаться этого брака. Может, у тебя на примете есть и другие богатые наследницы?

— Ты думаешь, я плохо искал? — Эштон поморщился, услышав нотки раздражения в своем голосе. Тихо вздохнув, добавил: — Нет, мама, нет ничего такого. Несмотря на мой титул и безупречную родословную, заботливые родители и опекуны не рвутся отдавать за меня своих дочерей с богатым приданым. Слишком хорошо известно, что я сильно нуждаюсь в средствах, хотя не знаю, почему это ни для кого не секрет. Ведь мы делали все возможное, чтобы скрыть этот факт. Хаттон-Муры хотят соединиться с семьей с хорошей родословной, поскольку сами таковой похвастать не могут. Им нужна родословная, чтобы приобрести влияние. — Мать вдруг нахмурилась, и Эштон, окончательно убедившись в том, что она не одобряет его решения жениться на Клариссе, решил сообщить ей всю правду о том, в какой ловушке он оказался. Невольно вздохнув, он выпалил: — Мама, у Чарлза — долговые расписки отца.

— О Господи! Какая скотина! — воскликнула леди Мэри. — Он угрожал тебе? Сказал, что заставит погасить весь долг сразу, когда ты потребовал у них объяснений в связи с объявлением о помолвке, которой не было?

Эштон никогда прежде не слышал, чтобы его мать кого-либо называла скотиной, и сейчас настолько удивился, что лишь молча кивнул в ответ.

— Я знаю, что нельзя плохо говорить о покойниках, — продолжала мать, — но твой отец был редкостным эгоистом. Он всегда заботился только о собственных удовольствиях, а до всего остального ему просто не было дела. Он сделал нас нищими, потакая своим слабостям. Он всем нам испортил жизнь. Из-за него тебе приходится жениться на этой вероломной ведьме. А у меня — две взрослые дочери, одной из которых двадцать три, а другой двадцать, и ни одна из них ни разу не выходила в свет. Лукас же должен оставить школу, и всем нам грозит долговая тюрьма. Я отдала твоему отцу свою молодость, я была верна ему и родила ему шестерых детей, а он предавал меня раз за разом. — Леди Мэри сделала глубокий вдох — чувствовалось, что она старается подавить гнев.

— Мне очень жаль, мама… — пробормотал Эштон.

— Тебе не в чем винить себя, дорогой. Это я должна была сделать что-то, сделать хоть что-нибудь, чтобы не позволить твоему отцу лишить моих детей будущего. А я всех вас подвела. Единственный мужественный поступок я совершила, когда захлопнула перед ним дверь спальни, осознав, что беременна Плезанс. Возможно, это спасло мне жизнь. Но я не сделала ничего, чтобы спасти ваши жизни.

Увидев слезы в глазах матери, Эштон поднялся и поспешил наполнить ее бокал. Леди Мэри редко позволяла себе говорить о покойном муже плохо в присутствии сына, но и без слов было ясно, что у нее на сердце накопилось немало обид на этого человека. Эштону больно было слышать, как она винит себя в том бедственном положении, в котором все они сейчас оказались. Сделав несколько глотков вина, мать успокоилась, и слезы отступили. Снова усевшись за стол, Эштон тихо сказал:

— Тебе не за что себя винить, мама. У тебя не было возможности его остановить. Ведь закон всегда на стороне мужа, не так ли?

Не успела мать ответить, как в дверь кабинета осторожно постучали. Эштон нахмурился, когда в комнату вошел Марстон. Дворецкий же подошел к столу и протянул виконту письмо. Уловив густой аромат роз, тот сразу понял, от кого письмо. Его лживая невеста чего-то от него хотела. Эштон очень сомневался, что обнаружит в этом письме слова извинения за обман, и оказался прав. Кларисса приказывала ему — да, именно приказывала, а не просила! — отправиться сегодня вместе с ней на ужин к Берниджам.

Требовательный тон записки, а также тот факт, что невеста давала ему на сборы меньше двух часов, могли означать только одно: Кларисса прекрасно знала о том, что Чарлз фактически держит его в заложниках. И было совершенно ясно: эта женщина решила, что купила себе мужа. Очевидно, она желала иметь такого мужа, который будет выполнять любые ее прихоти по первому же требованию. И конечно же, она собиралась пользоваться его финансовыми затруднениями — то есть шантажировать. Сначала Эштон решил отправить ответную записку с отказом выполнять ее команды, и тон этой записки был бы еще менее вежливым, чем в послании Клариссы, но затем он вспомнил, кто такие Берниджи. Хотя Эдвард Бернидж был всего лишь бароном и титул его только на одно поколение старше титула Хаттон-Муров, получен он был за деяния куда более достойные, чем поставка продажных женщин ко двору короля. Сам же Эдвард по праву считался очень толковым человеком — прекрасно разбирался в торговле и являлся весьма богатым коммерсантом. В высшем обществе коммерция часто воспринималась как нечто порочащее честь аристократа, но Эдвард Бернидж был выше подобных предрассудков; к тому же коммерция приносила ему немалый доход, и Берниджи никогда не испытывали недостатка средств. Следовательно, он, Эштон, мог бы извлечь определенную выгоду из общения с этим незаурядным человеком и его друзьями. «И, что еще лучше, — подумал виконт с улыбкой, — я смогу крепко досадить Клариссе, если весь вечер буду говорить с Берниджем о делах».

— Посыльный все еще здесь? — спросил он у Марстона, наскоро нацарапав ответ в конце письма.

— Да, он здесь, — послышался чей-то совсем молодой голос.

Эштон поднял голову и увидел мальчика, вошедшего в комнату.

— Ты, Гектор? — спросил виконт.

— Вы знаете его, милорд? — удивился Марстон. — Ах да, конечно… Вы, должно быть, видели его у леди Хаттон-Мур. Прошу прощения, милорд… Я велел ему подождать в холле, а он… Боюсь, его еще не научили, как должен вести себя посыльный.

— Совершенно верно, — кивнул Эштон. — Иди сюда, Гектор. — Виконт едва удержался от улыбки, заметив, какую рожу состроил Гектор Марстону, перед тем как с достоинством прошествовать к столу. — Когда же ты стал пажом у леди Клариссы?