Моя навсегда - Татьяна Веденская Страница 21

– Он считает меня очень хорошей девушкой.

– Уже неплохо.

– Он никогда не посмотрит на меня, мам!

И я заплакала по-настоящему, со вкусом и теплотой разделенного горя.

Мама гладила меня по голове, по плечам, ее нежные пальцы словно снимали с меня наговор, и засыпая, я разнежилась под ее любовью.

Позже, ночью, заплаканная и усталая, я перебирала наш разговор в голове, как монахи перебирают четки. Вспоминала слова и искала в них скрытый смысл. Дмитрий Евгеньевич благословил меня на жизнь со своим сыном, никакого другого смысла не было.

Я уснула, злая и обиженная на весь свет. Мне снилось, что я убегаю от огромной волны. Я смотрела на людей, которые лежали на шезлонгах, подставляя солнцу загорелые лица в темных очках, трясла за плечи девушек, загоравших топлес, кричала, но меня не слышали. Потом я увидела, как поднялась огромная темно-серая волна и заслонила собой горизонт. Все повскакивали, побежали врассыпную – но было-то уже поздно, волна подхватывала людей и подкидывала их вверх, как будто играла в пинг-понг. Я ждала удара, знала: я окажусь в самом центре, и гадала, сколько времени смогу продержаться под водой, прежде чем легкие заполнятся темно-серой соленой влагой.

Утром Митька позвонил моей маме домой. Сказать, что моя мама удивилась, – это ничего не сказать. Она слышала его голос впервые в жизни. Мы еще ни разу не пересекали эту линию, не вступали в контакты с родственниками-инопланетянами, жившими на планетах нашего прошлого.

– А кто ее спрашивает? – услышала я мамин голос, проснулась от нелепой мысли, что Дмитрий Евгеньевич меня нашел, и рывком села в кровати.

Мама стояла у дивана, рядом с тумбочкой, где стоял наш старенький телефон, и смотрела на меня с подозрением.

– Митя? Какой Митя?

– Мама! – возмутилась я и тут же бросилась к ней.

– Почему я должна его знать, ты никогда мне его не представляла, ты нас так и не познакомила, – заворчала мама, нехотя отдавая мне трубку.

– Что случилось? – не сказал, крикнул Митя. – С ума сошла? Ты хотя бы могла предупредить?

– Ты что, за меня волновался? – улыбнулась я. – Серьезно? Из-за того, что я не ночевала дома?

– Я знаешь, чего только не передумал! – продолжал бушевать он.

Я забралась за спинку дивана и принялась болтать ногами.

– Расскажи.

– Что рассказать? – зло спросил он.

– Что ты обо мне подумал? – спокойно продолжила я.

– Иди ты к черту, – чуть остыл Митька. – Я уже собирался в больницы звонить, в морги.

– И чего бы я там делала? Думаешь, у меня есть друзья в больницах и моргах? – Внезапно я вспомнила, что его отец как раз работает в больнице. В Кардиоцентре. Ох.

– Почему ты вдруг решила поехать домой? Особенно так, с бухты-барахты?

– Бухта-барахта, какое странное слово. Я, может, по маме соскучилась. А ты вообще никогда меня ни о чем не предупреждаешь, хочешь – приходишь, хочешь – не приходишь. Баб водишь. А я, значит, должна отчитываться? Говорила я тебе, что ты – мой мусульманский муж. В таком случае, где мои подарки? Где мои золотые цепи, где моя клетка?

– С тобой все в порядке? – спросил он спокойнее.

– Со мной все НЕ в порядке, но тебе нечего опасаться. Правда. Я, наверное, должна была тебе позвонить, но как-то не подумала, что мы уже перешли к этой стадии отношений. В конце концов, не так уж долго мы знакомы. Кстати, ты не знаешь, сегодня будет снег?

– Снег с дождем.

– Вот черт. Я уже вчера вся промокла. Мам, ты найдешь мне сухую обувь, а? – крикнула я.

Митька пробормотал что-то про то, как же я его бешу, и отключился.

– Я тоже тебя люблю, – ответила я пустой трубке.

Мама смотрела на меня с осуждением и каким-то скрытым сочувствием, как смотрят на алкоголика, который вообще-то неплохой человек, и из него мог бы выйти толк – но не выйдет, никаких надежд.

– Это ведь не он? – спросила она.

Я помотала головой.

– Скажешь хоть кто?

– Не могу, мам.

– Почему?

– Не моя тайна. – Я закатила глаза. – Кроме того, мне просто нужно все пережить, потому что это – тупик. Коммунистический тупик. Ничего не будет, понимаешь? Какой смысл тебя в это вмешивать?

– Ладно, как скажешь, – кивнула мама, и мы пошли завтракать.

Впервые в истории мы были не мать и дочь, а две женщины. Все изменилось. Мы словно сидели в одном окопе, пригибаясь от выстрелов и надеясь дожить до конца войны. Мы хотели не победить, а выжить.

– Почему так больно? Почему я не могу просто взять и выбросить его из головы? – спросила я.

Мама медленно помешивала сахар в чашке с чаем из трав и ягод Завидовского леса. Сбор этого года.

– Природа, дочка. Купидон стреляет наугад, и ему все равно, что с нами будет дальше.

– Купидон – это сказка, а то, что я чувствую, – суровая реальность. Я думать ни о чем не могу. Как я должна учиться?

– Ты должна учиться, чтобы тебе стало легче. Шаг за шагом. Ты уверена, что между вами ничего не может случиться? Может, ты преувеличиваешь? Вдруг завтра он позвонит тебе и скажет, что хочет встретиться. И ты пропадешь на полгода, будешь только звонить мне, и глаза твои будут гореть как у наркомана.

– У тебя так было? – спросила я.

Мама поджала губы и принялась помешивать чайной ложкой сахар так интенсивно, что я испугалась за чашку. Мы почти не говорили о моем отце. Я знала, для нее это до сих пор – больной вопрос, отчасти оттого, что отец жил тут же, в нашем городке, где все знали всех и обо всем. И делать вид, что ничего не было, требовало огромных усилий от всех. Я положила руку на ее локоть, остановила ложку.

– Мне вообще не нравится это чувство. Я бы многое отдала, чтобы его не испытывать.

– Это потому что он не ответил тебе тем же, – прошептала мама. – Если бы ответил, ты бы все отдала за то, чтоб это никогда не кончалось. Только проблема в том, что всегда обязательно кончается. Как я сказала, природа жестока.

– Ученые говорят, это инстинкты. Мы выбираем сердцем, а мозги отключаются и практически не работают.

– Ученые, – с пренебрежением бросила мама. – Будешь сырники? Если не будешь, я тебе заверну, возьмешь с собой в Москву. Ты на Новый год-то хоть приедешь? Или этот ночной визит можно засчитать как выполнение дочернего долга?

– А ты никогда не хотела снова выйти замуж?

– Фактически я и в тот раз не вышла замуж, – напомнила мне мама, а затем покачала головой. – Когда родилась ты, мне стало как-то все равно. Я, конечно, встречалась с кое-кем. Несколько раз даже влюблялась.

– Серьезно? – выдохнула я.