Воскрешение Лазаря - Владлен Чертинов Страница 21

Зона закипала. Энергия отравленных клеем мозгов, сперва направленная друг против друга, уже на следующий день слилась в единый поток и выплеснулась на администрацию колонии. Перед отбоем, во время вечерней переклички, ростовский зэк Акмамедов вышел на центряк и прямо при дежурных прапорщиках и офицерах стал вскидывать вверх кулак и орать разные лозунги, суть которых сводилась к одной простой мысли: администрация стравливает ростовчан с волгоградцами. Акмамедова тут же попытались скрутить. Но на его защиту хлынула толпа одурманенных зэков. Оперработники начали стрелять в воздух. В них полетели выкорчеванные из клумб кирпичи и разные предметы тюремного быта. Офицеры драпанули к административному корпусу. Отрядные старшины тут же, не сговариваясь (видно, у них на этот случай давно уже был выработан план), кинулись к своему спортзалу и заперлись в нем. Все произошло так стремительно, что зэки на плацу долго не могли понять, что дальше делать. Они орали, бестолково бегали группами туда-сюда. Потом устроили митинг. Озверевшая толпа требовала крови «олимпийской команды». Рогачев и все «казаки» демонстративно покинули сборище и пошли назад в свой отряд. Толпа тем временем осадила спортзал — убежище старшин. Пыталась его поджечь. Но часовые с вышек открыли по плацу огонь из автоматов. Зэки бросились врассыпную. Потом хлынули в клуб. Этот очаг культуры стал штаб-квартирой пьяного бунта.

Под утро прибыл тюремный спецназ со щитами. Встал стеной вокруг клуба. Бунтовщики из окон швыряли в бойцов разломанные деревянные стулья. «Сформулируйте ваши требования!» — прокричал начальник колонии в мегафон из-за спецназовских спин. И этой просьбой застал всех врасплох. После некоторого замешательства зэки начали орать каждый свое. Одним требовалось свидание с женой, другим — свободные выборы отрядных старшин, третьим — пересмотр его уголовного дела… Но несколько голосов с упорством выкрикивали одно и то же: «Свободу Жоре!» Складывалось впечатление, что это требование и было главным.

Привели Ереванского. Он вошел в клуб под восторженный вой. А потом начались утомительные переговоры… Они длились почти двое суток. Все это время бунтовщики оставались в клубе и продолжали пить клей. А потом его запасы закончились, протрезвевшие зэки сами начали расходиться по отрядам. И уже на следующий день снова вышли работать в промзону. Тогда-то и случилось переломное событие в судьбе Рогачева.

В тот день они с Курбатовым не ходили на работу, оставались в отряде вдвоем. Учителя назначили дневальным, а Серега накануне чем-то отравился в столовой — у него поднялась температура, и он взял освобождение в санчасти. Валялся на койке в ознобе, укрывшись с головой одеялом. Поэтому не заметил, как в барак вошли двенадцать блатных с арматурами в руках.

Когда его стали молча избивать арматурами, Серега попытался сбросить одеяло и вскочить. Но в этот момент об его голову сломали тубарь… Когда Рогачев пришел в себя, он лежал на полу и не мог пошевелить руками. Они были сзади туго примотаны к ножке кровати. Его глаза плохо видели. Но он смог рассмотреть гадкую сцену. Метрах в десяти от него фаршмачили учителя Курбатова. Его положили животом на тумбочку дневального. И один из «правильных пацанов» совал ему в задний проход арматуру. Это были не вновь прибывшие ростовские «отрицалы», а местные, из разных отрядов. Серега не мог поверить, что они решились на такое.

А потом настал его черед. Рогачев увидел над собой полукруг палачей. На их губах играли особенные улыбки. А у него не было сил сбить эти оскалы с их морд.

Фима Берг из пятого отряда, называвший себя козырным фраером, отделился от остальных, расстегнул ширинку и извлек из штанов свой коричневый обрезанный член.

— Целуй, падла, — сипло сказал он, сглатывая слюну. И неестественно раскорячившись, начал приседать над Серегой.

— Вам не жить после этого. Лучше убейте, — прошептали разбитые губы Рогачева.

Но член Фимы продолжал приближаться. Рогачев как завороженный смотрел на него, ощущал уже его запах. Через мгновение он коснулся бы его губ, и Серегина жизнь была бы закончена… Но в этот момент откуда-то из-за спин «отрицал» раздался голос: «Твари, стоять!!!».

Это был голос бога. Фима отпрянул. Полукруг разомкнулся. Голос бога принадлежал Ереванскому. За Жорой маячили несколько человек, но Серега не различал их лиц. Да и не разбирал больше слов. Ему в голову хлынул адреналин. Он понял, что заново родился. С этого дня он стал человеком Ереванского.

Уже вечером Жора навестил Серегу в медсанчасти. Говорил он. Рогачев только слушал.

— Я тебя спас потому, что ты другой, — сказал Ереванский. — Ты не из стада. Боксер, рэкетир, а в старшины не пошел. За наших ребят голодающих заступился — главкозла убрал, хотя никто тебя об этом и не просил. Когда все клея нажрались, драться в отряде не давал. Бунтовать с остальными не стал. Непредсказуемо поступаешь. Не как все. По-своему. По справедливости. Мы такие же. Тоже по ней живем, а не по закону. Потому что она и есть главный закон над людьми. А все эти кодексы, уставы и конституции чертями писаны. Сильные и умные придумали их для того, чтобы жить за счет слабых и глупых. Лишь попирая законы чертей, можно человеком остаться.

Сказав это, Жора замолчал и ушел в себя. Но потом вспомнил про Рогачева и продолжил философствовать:

— Против правильных человеков и черти бессильны. Почему власть ничего с нами, ворами, поделать не может? Потому что правда на нашей стороне, а у них, чертей, — только кнут. И они это знают, падлы.

Потом Жора вдруг встал и собрался уходить.

— Чует мое сердце, не будет меня скоро на зоне, — произнес он, внимательно глядя на Рогачева. — Но ребята мои здесь останутся. Ты к ним прислонись. И они тоже пусть рассчитывают на тебя, если что. Хорошо?

Серега кивнул.

…Сразу пятеро из двенадцати «отрицал», приходивших в третий отряд, добровольно «закрылись» в ШИЗО, требуя, чтобы их перевели в другую зону. Еще трое сознались в неизвестных преступлениях и их отправили в следственный изолятор. А остальные загнали себе под ребра иголки и были срочно вывезены в тюремную больницу. Так что Рогачеву, когда он через пять дней вернулся в отряд, оказалось и мстить некому.

В отряде произошли изменения. Учитель Курбатов перестал быть членом семьи «казаков». После того, что с ним сделали, он стал изгоем. По зоновским понятиям, Серега теперь даже не мог пожать ему руку. В этом случае он сам перешел бы в позорный разряд «обиженных», все равно, как если бы поцеловал член Фиме Бергу. При встрече с Курбатовым его рука дернулась машинально навстречу учителю, но Рогачев вовремя ее остановил. Это не укрылось от взгляда Курбатова. В нем была видна обреченность. Они несколько секунд просто стояли и смотрели друг на друга.

— Как ты? — задал Рогачев дурацкий вопрос.

— Хуже некуда.

— Прости, что не смог помочь тогда. Тебя больше никто здесь не тронет, — произнес Серега, отводя взгляд.